V. Временное и вечное, движимое и недвижимое

 
У горнего и дольнего принципиально разное отношение к пространству и времени. Если в горней парадигме мир предстаёт неизменным, стабильным и статичным, то оппоненты видят его в движении. Массовая и популярная, дольняя архитектура избавляется от признаков монументальности, приобретает «четвёртое измерение» и уподобляется машине не метафорически, а почти буквально. Требование учёта того, что именуется «жизненным циклом», присутствие обязательных «правил эксплуатации», предписание необходимых ремонтов и прогноз утилизации становятся для домов нормой. Всё то, что ещё недавно касалось мебели, инженерного и иного оборудования, распространилось на стену, крышу и фундамент. Из вечных и бессмертных героев они трансформируются в нечто непостоянное, легкосносимое, собираемое и разбираемое. Их судьба повторяет судьбу современной скульптуры, превращающейся в мобиль, инсталляцию, во что-то неопределённое и отказывающееся от претензий на незыблемость и вечность.

Представление о собственном доме как о чём-то временном и не постоянном утвердилось с появлением массового индустриального жилья и с иным образом жизни. В СССР, считавшим социализм переходным периодом, скромное, пребывающее в госсобственности жильё первых пятилеток или начала 1960-х, считалось временным прежде всего по мотивам идеологическим. Американский односемейный дом на деревянном каркасе попал в ту же категорию по причинам скорее практическим и сущностным. Современное жильё быстро смиряется с новыми родственниками в лице купе, кают, автомобилей и гостиниц и превращается в товар и продукт, готовый менять облик и упаковку, подобно тому, как это происходит в автопроме и ширпотребе.

Ближайшее и непосредственное, «реальное» окружение, обыденное и повседневное, всё в большей степени заполняется временным, изменяемым как циклически, т. е. по сезонам и времени суток, так и линейно и безвозвратно. А существующая в этой атмосфере архитектура не склонна сопротивляться надписям, изображениям, рекламе и легко уступает им первенство и место.

Идея рукотворного мира, сплошь состоящего из  материала, имеющего срок годности, оформилась в 1960-1970-х усилиями, работами и мыслями японских метаболистов, англичан из Аркигрэма, российской группы НЭР и их последователей. В это время рождаются представления о временной шкале, на которой обнаруживаются те, кому уготовано сто и более лет жизни, то есть кому жить суждено несколько десятилетий, и те, срок жизни которых исчисляется годами, месяцами или днями, но главное заключено в том, что всем, размещённым на этой шкале, отказано в бессмертии.

Гарантия бессмертия порождает безразличие к новшеству и прогрессу — главным увлечениям техники и экономики, которые охотно заимствуются и новой архитектурой, и продвинутым современным искусством. Новшества, инновации, новеллы и обновления становятся топливом для дольнего, его фетишем и наркотиком. Горнее напротив, стремится время не замечать. Серьёзным и безапелляционным судьёй временному и вечному становится рынок. Цена временного, будь то холодильник, пылесос, машина или квартира в панельном доме, неуклонно падает. Капитализация вечного растёт, как растёт цена антиквариата, и касается это не только «топовой» недвижимости, но и домов с многовековой историей в забытой деревне в горах или у моря.

Чем сильнее сжимается область вечного, чем заметнее становятся изменения, тем активнее противодействие. Формами этого противодействия оказываются и охрана памятников, и особое чувство, в основе которого очевидное недоверие к временному и новому, и растущая оценка всего устойчивого и временем проверенного. Памятники истории, культуры и природы становятся очагами и оплотами сопротивления нашествию массового, популярного и практичного. Усилиями борцов за бессмертие популяция памятников пополняется новыми участниками — монументами, что посвящены людям или событиям, и старыми домами, что приходят из всё более близкого прошлого, и открываются под позднейшими наслоениями слухов, предубеждений или банального мусора. И хотя на роль памятников претендуют все новые дома и улицы, их число не столь велико в сравнении с сентиментальной значимостью, эмоциональной ролью и культурным весом. Оставаясь даже скромными вкраплениями, точками на картах обширных территорий, памятники и монументы, неотделимые от своих мест, составляют пространственный и смысловой каркас — основу полноценного обитаемого человеческого мира, вне которого он, этот мир, заведомо ущербен.

Базовым признаком принадлежности архитектуры является связь с землёй и местом. У большинства других представителей предметного мира этот признак отсутствует. Не знавшие архитектуры кочевники создали богатое и насыщенное окружение, основой которого было вечное, но движимое, сборно-разборное жилище — юрта, иглу, шатёр и палатка — своего рода коллективная одежда, предназначенная для нескольких человек. Остановившиеся в своём развитии почти на тысячу лет, перемещаемые и кочующие дома возвращаются самой логикой массового индустриального производства и современного образа жизни, но уже в дольней парадигме.

Предвидения, предчувствия и призывы, нарушившие незыблемость и устойчивость, спокойствие и монументальность зданий, обнаруживаются за несколько десятилетий до начала их массового, индустриального производства. Словно в ожидании перемен архитектура с начала ХХ столетия демонстрирует готовность к движению, следы движения, интерес к состоянию отрыва, прыжка, полёта вперёд, вверх, по диагонали или оборота вокруг оси. Одновременно с домами из равновесия выходят неподвижные ранее памятники и монументы, испытавшие влияние современной им скульптуры и захваченные идеей неподвижное сделать движущимся. Живопись футуристов и архитектура ар-деко вдохновляются кораблями, самолётами, поездами и автомобилями — особого рода обитаемыми устройствами, которые лишены непосредственной связи с землёй и каких-либо прямых обязательств в отношении конкретных мест. Именно отсутствие связи с землёй и местом порождает сходство дома с вещью, с предметом, производимым на заводе, и становится главным  признаком «предметоподобия» архитектуры. Дом-вещь, дом-предмет избавлен от известных, привычных атрибутов  дома, тех, что определяют его положение и отношения с соседями, т.е. «лица» и «спины», главного и дворового фасадов, «верха» и «низа». Дом-предмет старается быть «круглым», одинаковым  и обозреваемым со всех сторон наподобие стола или автомобиля. Отрыв дома от земли, попытка «вывесить» его на тонких, почти невидимых опорах, равно как и способность стоять только на лишённой рельефа, искусственно подготовленной горизонтальной поверхности, призваны подтвердить физическую независимость «дома-вещи» от участка. «Предметоподобные» дома заимствуют у движимого, того, что существует независимо от земли, того, что полностью производится на заводе, целый ряд свойств и особенностей. Это касается как типовых или повторно-применяемых домов, столь популярных в России и выпускавшихся огромными тиражами, так и единичных изделий, напоминающих концепт-кары известных автопроизводителей. В отличие от автомобилей дом-предмет нуждается в особого ряда процедуре, в «инициации», именуемой «привязкой». Суть привязки в том, чтобы громоздкий и неповоротливый брикет разместить на теоретически единственном в своём роде участке, на месте, характер и неповторимость которого, как правило, игнорируются и приносятся в жертву интересам дома и его изготовителей.

Отличия движимого, принадлежащего дольней парадигме, от недвижимого, принадлежащего горнему, задаются почти на генетическом уровне, в момент «зачатия». Движимое во многом универсально, нейтрально и способно оказаться где угодно. Недвижимое ещё до рождения обеспечено землёй, участком, что предполагает уникальный результат и индивидуальный подход, работу на месте и по месту. Сколь бы неожиданными ни оказывались настроения заказчика и архитектора, недвижимое будет следовать «воле места», самым естественным образом воспроизводить родовые признаки Дома, делая сооружение «домоподобным», т. е. связанным с землёй, с её поверхностью и границами. След дома, пятно застройки, основание, цоколь, подземные уровни и даже силуэт или очертания кровли — всё это возникает и формируется в процессе работы с местом, участком и землёй. Место заведомо старше и ценней всего того, что может на нём возникнуть. Это конечный, несомненный, естественный и подлинный ресурс, в сравнении с которым и, тем более, в отсутствие которого, квартиры «на этажах» много не стоят. Самостоятельная цена и ценность объекта, если речь идёт не о памятниках и шедеврах, неразрывно с землёй связанных, несопоставима с ценой и ценностью мест, в первую очередь мест особых. Цена недвижимости — это  цена места, которое вечно. Дольнему эти резоны не близки.