С.О. Хан-Магомедов, академик РААСН, докт.иск.
Сокращенный вариант доклада опубликован в журнале Academia, № 4, 2006
Часто можно слышать, что История (с большой буквы) все поставит на место, когда для этого придет время. Однако опыт показывает, что многое зависит не от какой-то там абстрактной Истории, а от конкретных историков. Яркий пример наша отечественная история архитектуры ХХ века. Этот период в развитии советской архитектуры долгое время не привлекал достаточного внимания наших историков. Шли годы, исчезали документы (в личных архивах их часто просто выбрасывали), уходили участники исторических событий.
А между тем в отечественной архитектуре ХХ века были периоды, которые сыграли существенную роль в развитии не только российской, но и мировой архитектуры. Высокий профессионализм характерен, например, для двух периодов: 1) архитектура советского авангарда (1918-1932) и 2) сталинский ампир (1933-1954).
Оба эти периода, не смотря на их резкое стилистическое различие, объединяет то, что в эти годы архитектура развивалась под влиянием внутренних формообразующих и стилеобразующих импульсов. Шло интенсивное формирование художественно-композиционных систем (сначала авангарда, затем неоренесансной архитектуры). И в том и в другом периоде сформировались блестящие плеяды творцов и мастеров. В годы авангарда – это К.Малевич, В.Татлин, Л.Лисицкий, А.Веснин, Н.Ладовский, К.Мельников, И.Леонидов, И.Голосов, А.Никольский, Г.Крутиков, Л.Хидекель и др. В годы сталинского ампира – это И.Жолтовский, И.Фомин, А.Щусев, Г.Гольц, В.Щуко, М.Барщ, Л.Руднев, Г.Захаров, А.Буров, Г.Зундблат, М.Оленев, А.Таманян, Б.Иофан и др.
Это были этапы бурного генерирования формально-эстетических идей, сначала в рамках авангарда, затем – неоклассики.
И оба эти периода на взлете генерирования стилеобразующих идей были грубо прерваны и развернуты на 180º официальными органами. Что касается первого стилеобразующего периода – авангарда, то наши историки архитектуры уже более полувека исследуют творческие концепции его течений и мастеров, выявляют в государственных и частных архивах новые материалы и вводят их в научный и творческий обиход. Документирован и период волевого слома в начале 1930-х гг. авангардной стилистики и перерастание ее в сталинский ампир (через короткий этап постконструктивизма).
А вот перелом середины 1950-х годов и его формально-эстетические и социально-экономические последствия не исследованы. К сожалению, время упущено. Активных участников процесса внедрения хрущевского утилитаризма и замены им сталинского ампира уже нет среди нас, многие документы утрачены или пока не выявлены.
Предстоит большая работа по документированию начального этапа хрущевского утилитаризма. Надо сейчас сделать хотя бы то, что еще возможно. Будем считать эту научную конференцию началом предстоящей большой работы по исследованию формообразующих процессов в нашей архитектуре в 1950-е годы.
Давайте хотя бы предварительно разберемся, что же произошло в 1954-1955 годах. Это тем более важно, что от этого хрущевского разлома до сих пор не могут оправиться ни архитекторы, ни инженеры.
В 1950-е годы был своеобразный шквал партийно-правительственных постановлений и совещаний, посвященных строительству и архитектуре.
Назову лишь некоторые:
- Постановление "О развитии производства сборного железобетона" – август 1954 г.
- Второе Всесоюзное совещание строителей, архитекторов и работников промышленности строительных материалов, строительного и дорожного машиностроения, проектных и научно-исследовательских организаций – Речь Хрущева 7 декабря 1954 г.
- Постановление "О мерах по дальнейшей индустриализации, улучшению качества и снижению стоимости строительства" – 23 августа 1955 г. (ликвидация Академии Архитектуры, создание Академии Строительства и Архитектуры – АСИА).
- Постановление "Об устранении излишеств в проектировании и строительстве – 4 ноября 1955 г.
- Второй съезд Союза советских архитекторов – конец 1955 г.
- Речь Хрущева на празднике московских строителей – 31 июля 1956 г.
- Постановление "О развитии жилищного строительства в СССР" – 31 июля 1956 г. (решение о выделении дополнительных средств для жилищного строительства и указание о необходимости борьбы с излишествами).
- Третье Всесоюзное совещание строителей – апрель 1958 г. Речь Хрущева (о необходимости ускорить перестройку в архитектуре).
- Июньский Пленум ЦК КПСС – 1959 г. (поддержано создание домостроительных комбинатов). Какой же перелом в архитектуре и в строительстве произошел во второй половине 1950-х годов под влиянием этих (и еще многих других) постановлений и речей Хрущева? Перечислю их конспективно:
- Развернулось массовое жилищное строительство.
- Ориентация в жилищном строительстве на малоэтажные квартиры для посемейного заселения.
- Массовое внедрение сборного строительства (блочное, панельное).
- Выявление резервов экономии в жилищном строительстве (отказ от фасадного декора, уменьшение высоты этажей, сокращение площади подсобных помещений, внедрение проходных комнат и "заемов").
- Массовое внедрение в строительство типовых новых проектов почти во всех типах жилых, общественных и промышленных сооружений.
- Реформы Хрущева в области архитектуры и строительства имели широкий резонанс и привели ко многим в том числе и фундаментальным позитивным результатам. Остановлюсь лишь на трех проблемах.
Проблема первая – удалось остановить, а затем и преодолеть стремительно нараставший чудовищный по своим последствиям кризис в жилищном строительстве.
Дело в том, что в первой половине ХХ века в нашей стране, как ни в какой другой европейской стране резко менялось соотношение городского и сельского населения.
Все городское население России в 1851 г. равнялось 3 482 тыс. человек, в 1867 г. – численность горожан составляла 8 157 тыс., а в 1914 г. – 26 800 тыс. человек. В 1917 г. городское население составляло 17% от численности всего населения России. За первые десять лет советской власти соотношение городского и сельского населения страны почти не изменилось (в 1926 г. горожан было 17,9%). Затем начался быстрый рост городского населения, который в течение более чем 30 лет обгонял прирост жилья за счет нового строительства. В 1956 г. в городах проживало 48,4% населения. По переписи 1939 г. городское население достигло 56,1 млн человек, а к апрелю 1956 г. 87 млн человек.
В результате из года в год средняя фактическая норма жилой площади на одного человека сокращалась, хотя уже в 1926 г. она составляла 5,88 м2. В ряде промышленных городов, куда в поисках работы устремились сельские жители средняя норма обеспеченности жильем уже в 1926 г. опускалась ниже 5 и даже 4 метров.
Ситуация с городским жильем в стране в первые 40 лет советской власти определилась несколькими факторами.
Во-первых, большая доля городского жилья представляла собой ветхий фонд деревенского жилища, который быстро выходил из строя и его приходилось заменять новым. Лишь одна пятая строений в городах России была выстроена из камня.
Во-вторых, переселенные после Октябрьской революции в богатые квартиры беднейшие слои населения были освобождены от квартплаты, что привело к быстрому износу жилого фонда, который до 1927 года превышал капитальные вложения в жилищное строительство.
В-третьих, бурное развитие промышленности в годы индустриализации вызвало усиленный приток населения в города. Жилищное строительство отставало от быстрых темпов промышленного строительства. Уже в конце первой пятилетки выявилось резкое несоответствие между размерами промышленного и жилищного строительства. Всего за первую пятилетку было построено 27,5 млн м2, а прирост населения составил 12 млн чел. Таким образом, на каждого нового жителя было построено 2,3 м2. В результате расселение нового городского населения шло в основном за счет уплотнения старого жилого фонда, причем, обеспеченность жилой площадью за первую пятилетку понизилась. Эта тенденция продолжалась и в последующие годы, вплоть до конца 1950-х годов.
Это признавалось и в Постановлении ЦК КПСС и СМ СССР от 31 июля 1957 г. «О развитии жилищного строительства в СССР»: «темпы промышленного строительства в стране опережали до последнего времени строительство жилищ… в связи с этим жилищное строительство отставало от потребностей населения… Быстрый рост населения и опережающее развитие промышленности… привели к тому, что проблема жилья все еще продолжает оставаться одной из самых острых» (1).
В-четвертых, огромные разрушения, причиненные войной, крайне обострили положение с жильем и без того бывшего чрезвычайно острым. Еще меньше стала обеспеченность населения жильем, так как в годы войны было уничтожено 70 млн кв. метров жилой площади.
В-пятых, в первую пятилетку, особенно при строительстве новых городов и жилых комплексов при вновь возводимых промышленных предприятиях в массовых масштабах строились временные жилища для рабочих (облегченные каркасные дома из местных материалов, бараки, общежития), что позволяло увеличивать объемы вводимых в строй жилищ (хотя и без удобств).
В 1934 г. СНК СССР принял специальное решение "Об улучшении жилищного строительства", которое ограничивало практику возведения всякого рода облегченных типов жилищ. Постановление обязывало архитекторов и строителей проектировать и строить только капитальные дома со всеми удобствами, причем особая роль отводилась домам для специалистов (ИТР) повышенной комфортности (например, с комнатами для домработницы). Это привело к тому, что во второй половине 1930-х годов общие объемы жилищного строительства существенно уменьшились. Зато тогда же началось возведение капитальных домов повышенной комфортабельности. Причем нередко такие дома возводились в центрах крупных городов на месте сносимой ветхой жилой застройки, жильцам которой не предоставлялись квартиры или комнаты в новых элитных домах, а их просто выселяли в барачное жилище на окраине города или даже за пределы городской черты. Так в Москве жители снесенных домов при реконструкции улицы Горького были выселены за пределы Москвы (барачный поселок вблизи платформы Лось Ярославской железной дороги), а в качестве компенсации каждому члену семьи выдали по 3 тыс. рублей.
В-шестых, в 1950-е годы жилищный кризис еще более обострился в связи с тем, что в города хлынул поток колхозников, получивших паспорта и искавших работу – возникла проблема лимитчиков.
Все вышеперечисленные (и многие другие) факторы влияли на углубление жилищного кризиса, который к 1950-м годам был близок к катастрофическому. Норма фактической жилой площади в городах была в несколько раз меньше по сравнению с развитыми странами. Хрущев попытался и сумел остановить сползание к пропасти в условиях нараставшего жилищного кризиса. Это была одна из немногих социальных проблем, которую в условиях советской власти партийно-государственная структура не только декларировала в постановлениях, но и сумела получить позитивные результаты. С конца 1950-х годов началось неуклонное возрастание объемов вводимых в строй жилых домов. Сначала было остановлено падение нормы жилой площади, а затем начался ее рост.
И, конечно, решающую роль в увеличении объемов жилищного строительства сыграл Хрущев. За что ему надо сказать спасибо.
Проблема вторая - ориентация на посемейное заселение квартир.
До 1917 года обеспеченность жильем (а тем более со всеми удобствами) была весьма неравномерной в зависимости от социального положения человека (и семьи).
По данным переписи 1912 г. в Москве насчитывалось более 24 тыс. коечно-коморочных квартир, в которых проживало более 300 тыс. человек. Почти 125 тыс. человек жило в подвалах и полуподвалах. В рабочих кварталах Москвы на одну комнату приходилось более 6 человек. В то же время в 1914 г. в центре Москвы сдавалось около 5 тысяч свободных больших многокомнатных квартир со всеми удобствами.
Аналогичная ситуация была и в Петербурге, где в коечно-коморочных квартирах на одного жителя приходилось 1,8 кв.м площади пола.
Еще хуже обстояло дело в провинциальных рабочих центрах (в Баку, городах Урала и в текстильных губерниях).
20 августа 1918 года Президиум ВЦИК издал декрет "Об отмене частной собственности на недвижимости в городах". В распоряжение местных советов перешли все наиболее ценные жилые строения (прежде всего доходные дома с многокомнатными квартирами). Началось массовое переселение рабочих из ветхих домов и подвалов в эти конфискованные у бывших владельцев дома. В Москве в благоустроенные квартиры было переселено в 1918-1924 гг. почти 500 тыс., в Петрограде 300 тыс. человек.
Это воспринималось тогда как значительное социальное завоевание – были существенно улучшены жилищные условия беднейших слоев городских жителей.
Вместе с тем уплотнение многокомнатных квартир доходных домов, когда, как правило, предоставлялась одна комната на семью, привело к появлению огромного количества многосемейных квартир. Это способствовало формированию в нашей стране специфического коммунального быта, который на многие десятилетия стал отличительной чертой жизни городского населения. Это стало спецификой жизни городского населения в условиях советской власти.
Сначала коммунальный быт рассматривался как вынужденное кратковременное явление, связанное с процессом уплотнения многокомнатных квартир.
Считалось, что развернувшееся с середины 1920-х годов муниципальное жилищное строительство при посемейном заселении квартир будет способствовать быстрому уменьшению в городах доли коммунального жилища.
Так оно поначалу и было. Первая типовая секция для Москвы (1925 г.) была четырехквартирной и была призвана обеспечить каждую семью отдельной экономичной квартирой. Типовая секция 1926 года (также четырехквартирная) была усовершенствованным вариантом секции 1926 г.
В четырехквартирных секциях 1925-1926 гг. преобладали двухкомнатные квартиры, что ограничивало возможности их покомнатного заселения.
В дальнейшем на планировку типовых секций повлияло появившееся тогда обязательное требование обеспечить каждой квартире сквозное проветривание. А это означало отказ от четырехквартирных секций и замену их двухквартирными. В результате в типовых секциях 1927-1928 гг. основной стала не двухкомнатная, а трехкомнатная квартира. Существенно увеличился уровень комфорта квартир (ванные комнаты, сквозное проветривание, отсутствие проходных комнат), однако в той же степени возросли и возможности их покомнатного заселения. Больше того, такая типовая двухквартирная секция в условиях острой жилищной нужды тех лет вынуждала к покомнатному заселению новых жилых домов, что при больших размерах жилых комнат во многих трехкомнатных квартирах вполне оправдывалось и скромными нормами распределения жилой площади.
Следствием такого "усовершенствования" типовых секций было массовое распространение уже во второй половине 1920-х годов покомнатного заселения квартир в новых жилых домах. В результате вынужденно возникшие в первые годы советской власти в процессе уплотнения доходных домов квартиры, населенные несколькими семьями и воспринимавшиеся тогда как временное явление, стали как бы прообразом организации быта в большей части многокомнатных квартир новых домов. Коммунальные квартиры со всеми сложностями и противоречиями их быта на многие годы определили характер организации домашнего хозяйства многих горожан.
Так, например, к середине ХХ века жилищный фонд столицы на девять десятых состоял из коммуналок.
Широкое распространение в нашей стране коммуналок устраивало властные органы по двум причинам.
Во-первых, покомнатное расселение в новых домах позволяло экономить на оборудовании квартир, так как на две-три семьи требовался лишь один набор элементов оборудования (ванна, унитаз, раковина, газовая плита и т.д.).
Во-вторых, правоохранительные структуры очень устраивала ситуация, когда в одной квартире проживало несколько неродственных семей. Это облегчало наблюдение за общественно-политическим настроением жителей городов.
В тоже время во второй четверти ХХ века неоднократно делались попытки разработать такие типовые экономические секции, которые позволили бы в массовых масштабах посемейно заселять квартиры в новых жилых домах. Приведу лишь один пример.
В 1928 году в Стройкоме РСФСР была создана Секция типизации (во главе с М.Гинзбургом), где практически впервые в государственном масштабе стали разрабатываться проблемы научной организации быта. Коллектив Секции типизации ставил задачу разработать такие жилые ячейки, которые позволили бы дать квартиры отдельной семье. Работа осложнялась требованием иметь в каждой квартире сквозное проветривание. И все же архитекторам удалось разработать ряд экономичных жилых ячеек, рассчитанных на семью. Разработанные жилые ячейки по решению Стройкома РСФСР были проверены на практике при строительстве в Москве, Свердловске и Саратове экспериментальных жилых домов. К сожалению, эта работа по поискам экономичной жилой ячейки на семью была постепенно свернута в конце 1920-х годов.
Лишь через четверть века (в середине 1950-х годов) архитекторы вновь получили задание разрабатывать проекты экономичных квартир для посемейного заселения. В Постановлении ЦК КПСС и СМ СССР от 31 июля 1957 г. "О развитии жилищного строительства в СССР" говорилось: "Начиная с 1958 года, в жилых домах, строящихся как в городах, так и в сельской местности, предусматривать экономичные благоустроенные квартиры для заселения одной семьей".
Массовое строительство экономичных жилых домов развернулось в 1960-е годы. Поиски резервов снижения стоимости одного кв. метра жилой площади до его стоимости в домах с покомнатным заселением неизбежно привело к некоторому снижению комфортности жилища (снижена высота этажа, появились проходные комнаты, совмещенный санузел, уменьшены размеры подсобных помещений). Позднее эти дома назовут "хрущобами". Но тогда (начиная с 1960-х годов) – это была социально-бытовая революция. Многие тысячи семей впервые обнаружили, что характерное для нашей страны вынужденное объединение в квартире нескольких семей это не естественная организация домашнего хозяйства, а ненормальное вмешательство в структуру быта семьи.
Первые такие жилые дома с экономичными квартирами на семью были построены в 9-м квартале Новых Черемушек в Москве. Этот квартал в течение нескольких лет посещали экскурсии архитекторов. Сотрудники НИИТИ также посетили этот квартал. Мы осматривали максимально-экономичные квартиры с некоторым сомнением. Казалось, что мы услышим сплошные нарекания жильцов. Ничего подобного. Глаза жильцов светились счастьем. Они взахлеб объясняли нам, какая это колоссальная разница – комната в коммуналке и отдельная квартира (пусть крохотная).
Ориентация на посемейное заселение новых жилых домов – это был прорыв в область цивилизованного жилища. Уже за одно это Хрущеву следует поставить памятник. Он помог сломать стереотип коммуналки, который вызывал недоумение у тех иностранцев, которые впервые узнавали об этом нашем феномене. Я помню как один из чешских архитекторов, побывав в гостях у нескольких наших архитекторов, которые все жили в коммунальных квартирах, с удивлением говорил, что, видимо, мы дальше других социалистических стран продвинулись по пути к будущему коллективистскому обществу, так как городские жители его страны еще не готовы к утвердившемуся у нас коммунальному быту, где тесно переплетены в одной квартире бытовые процессы нескольких семей.
Проблема третья - возвращение советской архитектуры на столбовую дорогу стилеобразующего развития мировой архитектуры.
В 1920-е годы мы были важнейшим центром формирования архитектуры авангарда. Мы внесли решающий вклад в формирование стиля ХХ века. До сих пор созданное тогда нашими архитекторами и постепенно вводимое (через выставки и публикации) в творческий и научный обиход влияет на развитие современной мировой архитектуры. В плеяду творцов архитектуры авангарда из нашей страны входят больше мастеров, чем из любой другой страны – К.Малевич, В.Татлин, Ф.Райт, К.Мельников, В.Гропиус, А.Веснин, Ле Корбюзье, Н.Ладовский, И.Леонидов, Мис ван дер Роэ, Л.Лисицкий.
Именно творцы и творческие течения советского архитектурного авангарда определяли формообразующие поиски на столбовой дороге мировой архитектуры.
Но в начале 1930-х годов волюнтаристскими методами разрушили все созданное нашим авангардом и творческую направленность стилистически развернули на 180°. И четверть века наша архитектура развивалась в стилистике неоклассики. Причем в художественном отношении – это была высокая неоклассика, ориентированная на освоение наследия итальянского ренессанса и русского классицизма и ампира. К середине ХХ века неоклассика рассматривалась советскими архитекторами как характерное именно для нашей страны творческое течение. Не ощущалось тогда внутренних кризисных тенденций в процессах формообразования.
Мы называем сейчас эту неоклассику сталинским ампиром, но в вопросах формообразования и стилеообразования это творческое течение может и должно рассматриваться как высокохудожественный этап отечественной архитектуры ХХ века.
И вот в одночасье все рухнуло. Были письма в ЦК КПСС (1954 г.) группы мало известных в то время архитекторов (Г.Градов, Н.Щетинин, Прозоровский, Пожарский), которые критиковали творческую направленность советской архитектуры, оценивая ее как эклектическую стилизацию.
Эти письма объединили, размножили и разослали в научные и проектные учреждения. Ознакомились с этими письмами и сотрудники НИИТИ АА СССР. Из коллектива Института содержание этих писем никто не поддержал. Все рассматривали эти письма как незначительный инцидент.
И для подавляющего большинства советских архитекторов было полной неожиданностью, что руководство страны выступило на стороне авторов этих писем. Как гром с ясного неба прозвучала тогда для нас речь Хрущева на совещании строителей 7 декабря 1954 г. Я слышал эту речь, находясь в зале заседаний Госстроя СССР (на Театральном проезде), куда транслировалось совещание строителей. Я хорошо помню, как после речи Хрущева мы большой группой шли к метро и обменивались впечатлениями. Все что говорил Хрущев о развитии жилищного строительства, о внедрении крупных панелей, о снижении стоимости строительства ни у кого не вызывало сомнений. А вот вмешательство власти в художественные проблемы формообразования в архитектуре и в стилистику у всех вызывало недоумение и неприятие. Я помню даже такие реплики: "Дурак, куда он вмешивается".
Особенно возмутил всех Градов, который выступал до речи Хрущева, поддержавшего его. Градов прямо критиковал стилистику советской архитектуры. Он ненавидел ордерную классику и говорил: "Когда я смотрю на Адмиралтейство, меня душит классовая ненависть". Кроме того Градов предложил вместо Академии архитектуры создать Архитектурно-строительную академию.
Критика формально-стилистической направленности советской архитектуры была повторена и усилена в Постановлении "Об устранении излишеств в проектировании и строительстве" (4 ноября 1955). Причем Хрущев придавал важное значение изменению творческой направленности советской архитектуры, не раз критикуя архитекторов, что они медленно перестраиваются. Так в выступлении на третьем Совещании по строительству (апрель 1958 г.) Хрущев специально остановился на вопросах творческой направленности архитектуры. Он говорил о том, что перестройка архитектуры протекает медленно, что в практике строительства еще имеются рецидивы архаики и украшательства. "Перестройка в архитектуре еще не закончена. Многие неправильно понимают задачи и рассматривают ее только как сокращение архитектурных излишеств. дело в принципиальном изменении направленности архитектуры и это дело надо довести до конца" (2).
Для творческой перестройки архитектуры понадобилось более пяти лет. Причем за это время советские архитекторы успели лишь освободиться от архаичной стилистики. И значительно сложнее было освоить художественно-композиционные средства и приемы современной архитектуры, которые были наработаны за четверть века зарубежными архитекторами, пока наши зодчие с увлечением использовали стилистику в духе классического ордера.
Но и этот этап был преодолен и наша архитектура вернулась на столбовую дорогу мировой архитектуры. И вновь приходится говорить о позитивной роли Хрущева. На этот раз в стимулировании творческой стилистической перестройки советской архитектуры.
Итак, можно констатировать, что, по крайней мере, три результата хрущевских архитектурно-строительных реформ были позитивными: резкое увеличение объемов жилищного строительства (которые стали обгонять рост городского населения), замена покомнатного заселения новых жилых домов посемейным, возвращение советской архитектуры на столбовую дорогу мирового зодчества.
А теперь обратимся к отрицательным результатам и долговременным последствиям хрущевских реформ. Дело в том, что методы проведения реформ зачастую носили варварский характер. Наши властные органы, привыкшие за годы советской власти к бесконтрольному вмешательству в любые социальные и профессиональные процессы, никогда не учитывали возможные последствия бесцеремонного вмешательства в научно-инженерные и художественно-творческие сферы. В поисках путей быстрой отдачи вкладываемых в жилищное строительство значительных средств властные органы ломали, что называется через коленку профессионалов, как в инженерной, так и в архитектурной областях. Были с ходу отброшены многие профессиональные наработки инженеров и архитекторов, что аукается и сейчас, более чем через полувека после хрущевских реформ.
Сначала об инженерах. К середине 1950-х годов исследования, эксперименты и поиски рациональных конструкций развивались в области жилищного (и не только жилищного) строительства широким фронтом – кирпичные стены, кирпичные блоки, бетонные блоки, каркасные конструкции, каркасно-блочные конструкции, панельные, карксно-панельные, монолитные конструкции. В каждой из этих конструкций многолетние эксперименты инженеров накопили огромный опыт, были разработаны оригинальные решения, наиболее рациональные и экономичные для конкретных случаев. Причем во всех этих типах конструкций внедрялись индустриальные методы строительства.
Хрущев в своей речи, а затем и в Постановлении об излишествах сделал ставку на крупно-сборное строительство, отбросив все другие индустриальные методы возведения зданий, прежде всего монолитный железобетон. Это затем на многие годы переключило внимание большинство инженеров на крупно-сборные методы строительства. Причем в крупно-сборном строительстве в целях экономии была существенно сокращена спецификация элементов. Инженеры оказались в положении, когда они могли отказаться от строительства зданий, в проектах которых были детали, не выпускающиеся заводами, а тем более, если в проекте предусматривался монолитный железобетон. И при этом не учитывалось типовой это проект или проект уникального здания. Так при строительстве театра в одном из городов Прибалтики строители отказались делать вогнутую стену главного фасада, заставив архитекторов сделать ее граненой, причем длина граней должна была учитывать размеры выпускаемых на заводе сборных элементов перекрытия.
Такого нигде и никогда не было. Инженеры никогда не отказывались найти оригинальное конструктивное решение сложной архитектурной объемно-пространственной композиции. Особенно любил решать такие архитектурные головоломки наш выдающийся инженер А.Лолейт, который всегда повторял архитекторам, что монолитный железобетон позволяет сделать практически любую форму, но, разумеется, требует от инженера создания оригинальной конструкции.
В ХХ веке в связи с широким распространением монолитного железобетона сложились специфические взаимоотношения между архитектором и инженером. Даже если архитектор проектировал очень сложные композиции строительная фирма не просила его упростить композицию, а считала долгом чести осуществить проект в первозданном виде, приглашая наиболее квалифицированных конструкторов для разработки инженерного проекта.
Так было, например, с театром в Сиднее, а до этого с клубом имени Русакова. Оба здания сохранили композицию первозданного проекта, причем и в том, и в другом случае строительной фирме пришлось привлекать со стороны талантливых инженеров. Зато оба эти здания входят в первую десятку самых выдающихся архитектурных сооружений ХХ века.
Так виртуозно работал у нас и другой выдающийся инженер – Никитин. Он делал инженерный проект статуи в Волгограде, не обращаясь с просьбой к скульптору упростить композицию.
А вот многие наши рядовые инженеры после хрущевских реформ очень любили требовать от архитекторов упрощение объемно-пространственной композиции здания, облегчая обе работы по разработке конструктивных чертежей.
В результате за многие годы ХХ века инженеры отвыкли решать задаваемые архитекторами конструктивные головоломки, что привело в целом к снижению уровня инженерных решений.
Едва ли случайно, что решив построить в Москве несколько десятков высотных зданий мы не нашли среди наших инженеров виртуозов, способных решать архитектурные головоломки. От греха подальше – решено привлечь зарубежных специалистов и зарубежные строительные фирмы.
Это последствия хрущевских реформ, которые оставили нас без необходимого накопления опыта решать в монолитном железобетоне сложные задачи. Фактически на ряд десятилетий из архитектурно-строительной практики исчезла возможность обратного влияния архитектурной формы на инженерное решение, а это отрицательно повлияло на развитие как архитектуры, так и инженерии. Не говоря уже о том, что роль архитектора в общем процессе проектирования и строительства в нашей стране резко упала и до сих пор эта роль так и не восстановлена в полном объеме.
В речах Хрущева и в постановлениях второй половины 1950-х годов большое значение придавалось массовому внедрению в строительство типовых проектов жилых домов, а также общественных зданий и промышленных сооружений. Причем Хрущев требовал от архитекторов резкого сокращения числа типовых проектов. Особенно были ужесточены требования к скорейшему переходу в жилищном строительстве на типовые проекты.
А между тем проблема типизации жилищного строительства обсуждалась в нашей стране, начиная с 1920-х годов. Вопрос стоял так – что типизировать: жилые секции или жилой дом в целом (включая фасады). В нашей стране было решено типизировать секции, на базе которых разрабатывались проекты отдельных жилых домов или жилых комплексов, где могли повторяться проекты жилых домов (но лишь в пределах конкретных жилых комплексов или кварталов). Так строились в 1920-е годы жилые комплексы на Усачевке, Шаболовке, Дубровке, Дангауэровке и др.
Но, начиная с середины 1930-х годов, когда развернулось строительство жилых домов повышенной комфортности для специалистов (ИТР), практически каждый многоквартирный дом строился по индивидуальному проекту. При этом архитекторы использовали типовые секции, которые разрабатывались САКБ АПУ Моссовета и Институтом жилища АА СССР. Так в 1951-1952 годах были разработаны серии типовых секций для 8-14-этажных жилых домов для Москвы. После всестороннего изучения и рассмотрения проектов секций в различных организациях, а также после обсуждения и критики их в Союзе советских архитекторов работа над секциями была продолжена с учетом и на основе правительственного указания о необходимости создать серию секций в качестве государственного стандарта для строительства в Москве многоэтажных жилых зданий" (3).
Как видим накануне хрущевских реформ ни у кого не вызывало сомнения, что типизировать и стандартизировать надо не проекты жилых домов, а жилые секции. Так думали в Моссовете, в Академии архитектуры, в Союзе архитекторов, т.е. до середины 1950-х годов научно и проектно исследовались и проектировались специалистами не типовые жилые дома, а типовые секции в том числе и для массового жилищного строительства.
Тогда архитекторы были уверены, что многоквартирные жилые дома должны возродиться по индивидуальным проектам. Обсуждалась лишь проблема повторного использования индивидуальных проектов жилых домов.
Дискуссия по этой проблеме была организована газетой «Московский строитель» в 1952 году. Мы, группа аспирантов Академии архитектуры, подрабатывали тогда в газетах – писали обзоры, статьи, брали интервью и т.д. Я брал интервью по проблеме повторного строительства у ряда архитекторов, в том числе у М.Посохина. Проблема была поставлена так – в каких условиях можно использовать индивидуальные проекты повторно. Ответы всех архитекторов практически совпадали. Говорили о том, что повторное использование индивидуального проекта может быть обусловлено только специфической градостроительной ситуацией: два жилых дома фланкируют общественное здание, угловые дома на пересечении двух равноценных магистралей (возможно даже четырехкратное повторение) и т.д. и т.п.
В целом же архитекторы не приветствовали повторное использование индивидуальных проектов многоквартирных (5-8 этажных) жилых домов. К тем архитекторам, которые допускали это, архитектурное сообщество относилось негативно.
С таким отношением коллег столкнулся З.Розенфельд, по проектам которого в конце 1940-х – начале 1950-х годов на Кутузовском проспекте строились дома по индивидуальным проектам, а в районе Песчаных улиц строились жилые дома по разработанным в его же мастерской типовым проектам. Розенфельд возглавлял тогда мастерскую типового проектирования и ставил перед собой задачу доказать, что в Москве (не на центральных улицах) можно строить жилые дома (4-7 этажей) не только с типовыми секциями, а полностью типовые, с типовыми фасадами и стандартными архитектурно-декоративными деталями – бетонные кронштейны балконов, консоли карнизов и др., изготовляемые заранее в массовом масштабе. Это позволило быстро застраивать район Песчаных улиц. И хотя большинство архитекторов не одобряло тогда такую практику, но опыт ускоренного строительства по типовым проектам и со стандартными деталями оказался заразительным. Другие архитекторы заимствовали у мастерской Розенфельда типовые проекты и «привязывали» их в других районах Москвы (например, на Б.Филевской улице).
Сами по себе эти типовые проекты мастерской Розенфельда имели многочисленные недостатки, о которых писали в письмах в газеты их жители. По заданию «Вечерней Москвы» я посетил в 1951 г. ряд квартир этих домов в районе Ново-Песчаных улиц. Планировка квартир не отличалась рациональностью, много места занимали коридоры, плохое качество работ, очень плохая звукоизоляция и т.д. Но такие проекты еще до хрущевских реформ помогали ускорить ввод в действие жилых домов. Квартиры (из 2-5 комнат) заселялись покомнатно. Причем я могу засвидетельствовать, что новоселы не считали такое заселение неправомерным. В тех условиях, когда в ситуации жесточайшего жилищного кризиса в такие дома вселяли семьи из подвалов и ветхих бараков (без удобств), благоустроенное жилище даже в коммунальной квартире воспринималось как благо.
Разработка не только типовых проектов многоквартирных домов, но и экспериментальное крупнопанельное строительство осуществлялось в ряде городов еще и до хрущевских реформ.
Во второй половине 1930-х годов в Москве по проектам архитекторов Б.Блохина и А.Бурова было выстроено несколько экспериментальных крупноблочных жилых домов.
В 1950 году один из авторов этих домов Б.Блохин и инженер А.Кучеров выступили в газете «Московский строитель» (31-XII) со статьей «Восстановить крупноблочное строительство в Москве», в которой подробно аргументировали целесообразность максимально развивать строительство из укрупненных сборных элементов заводского изготовления. В статье приводились такие данные: «За пять довоенных лет в Москве было выстроено из крупных блоков около 100 зданий высотой до 6 этажей, в том числе около 40 жилых домов, 45 школ, 6 родильных домов, 7 больничных корпусов и другие здания».
В конце 1940-х годов (т.е. до хрущевских реформ) в Москве и в других городах начинается экспериментальное строительство панельных жилых домов:
- Каркасно-панельные четырехэтажные жилые дома на Хорошевском шоссе в Москве (1948 г., арх. М.Посохин, А.Мндоянц, инж. В.Лагутенко).
- Каркасно-панельный восьмиэтажный жилой дом в районе Песчаных улиц (квартал № 7) в Москве. Панели на два этажа (1953-1955 г., те же авторы).
- Крупнопанельный бескаркасный семиэтажный дом на 6-ой улице Октябрьского поля (1952-1956 гг., арх. Л.Врангель, З.Нестерова, Н.Остерман, инж. Г.Кузнецов).
Проектирование и строительство крупноблочных и крупнопанельных домов поставило перед архитекторами новые задачи в области разработки фасадов. Пионеры крупноблочного строительства в Москве А.Буров и Б.Блохин использовали несколько композиционных приемов, варьируя типами блоков и разрезкой стены: обработка блоков в виде крупных квадров, иллюзорная разрезка блоков на мелкие элементы («бриллиантовый» руст), двухрядная разрезка стены с декоративной обработкой блоков (известный дом на Ленинградском проспекте, 1940 г.). И все же нельзя сказать, что композиционная разрезка и доминирование крупных блоков были большим достижением в разработке фасадов домов индустриального строительства. Это были лишь первые художественно-композиционные эксперименты.
Еще сложнее оказались художественные проблемы разработки фасадов крупно-панельных домов. Были использованы многие варианты, в том числе и накладные многоярусные ордерные пилястры, прикрывающие стыки панелей (Ленинград).
Появление крупнопанельных жилых домов поставило перед архитекторами новые художественно-композиционные проблемы.
Прежде всего, важно было найти в новых условиях такое решение фасада, которое и учитывало бы крупно-сборную конструктивную структуру и не выходило бы за пределы господствовавшей тогда неоклассики. Речь идет об этапе до внедрения в архитектуру хрущевского утилитаризма. Наибольший интерес представляют художественно-композиционные поиски структуры фасадов крупно-панельных домов И.Жолтовским, который был тогда лидером наиболее авторитетного творческого течения в структуре неоклассики – неоренессансной школы. В 1932-1934 годах Жолтовский пользовался непререкаемым авторитетом в архитектурной среде. Архитекторы (и студенты) внимательно следили за всеми художественно-композиционными экспериментами Жолтовского. Сам он всю жизнь внимательно изучал формообразующие потенции архитектуры итальянского Ренессанса и нередко находил в нем неиспользованные формально-эстетические возможности.
Жолтовского прежде всего интересовали проблемы, связанные с поисками художественно-композиционной структуры фасада многоэтажного здания. Причем поиски эти велись в рамках художественно-композиционной системы Ренессанса.
Метод работы Жолтовского имел свою специфику. Он начинал работы над очередным проектом с поисков классических аналогий, а затем трансформировал найденные аналогии, творчески развивал их (не выходя за рамки неоренессансной школы).
Так было с фасадом шестиэтажного здания Госбанка в Москве (1927-1929), аналогиями для которого были: палаццо Пикколомини в Пиенье, палаццо Канчеллерия в Риме и палаццо Ручелаи во Флоренции.
Так было и с фасадом семиэтажного жилого дома на Моховой улице в Москве (1933-1934), аналогиями для которого были: палаццо Префеттицио («Лоджия дель Капитано») и палаццо Вальмарана в Виченце.
Оба эти произведения Жолтовского не получили широкого признания в архитектурной среде, не вызвали подражания и рассматривались скорее как экспериментальные поиски. Советских архитекторов не убедили ни трехярусная композиция из пилястр и карнизов (Госбанк), ни пятиэтажные полуколонны (дом на Моховой).
А вот третья постройка Жолтовского в серии его поисков композиции фасада многоэтажного здания восьмиэтажный жилой дом на Б.Калужской улице в Москве (1950) сразу получил всеобщее признание как среди архитекторов, так и во властных структурах. Жолтовскому, который до этого третировался как космополит (он был уволен из МАРХИ), в 1950 г. за этот дом была присуждена Сталинская премия. Ренессансным аналогом этого дома было палаццо Медичи-Риккарди во Флоренции.
Дом на Б.Калужской сразу же стал предметом подражания. За короткий период (1950-1954 гг.) в Москве и в других городах были выстроены десятки аналогичных домов, характерной чертой которых были карниз большого выноса и декоративные «пятна» на фасаде.
Дом на Б.Калужской – это попытка Жолтовского использовать ренессансную композицию фасада на максимально высоком (восемь этажей) современном жилом доме. Кирпичная конструкция фасадной стены толщиной 2,5 кирпича увенчивалась мощным карнизом (на консолях) выносом и высотой почти 2 метра. Чтобы конструктивно уравновесить вынос карниза верхняя часть стены была консольно сдвинута в сторону чердака на 25-30 см.
Для таких жилых домов с огромными карнизами инженеры, чтобы не допустить опрокидования, разработали и другие конструктивные варианты, которые демонстрировались как достижения на ежегодной строительной выставке на 4-м просеке и в парке «Сокольники». Я посещал тогда все эти открытые выставки и хорошо помню выполненный в натуральную величину фрагмент огромного карниза, удерживаемого от опрокидывания металлическими фермами консольно закрепленными в чердачном перекрытии. Эта конструкция оставила неизгладимое впечатление своей чудовищностью.
Но подобные карнизы с огромным выносом продолжали возводиться. Архитекторы с увлечением проектировали жилые дома «под Жолтовского», рассматривая Сталинскую премию за дом на Б.Калужской как одобрение сверху именно такого образа современного многоэтажного жилого дома. Но события в жилищном строительстве в первой половине 1950-х годов развивались. Еще не начались хрущевские реформы, а архитекторов уже стали ориентировать на внедрение в жилищное строительство проблем типизации и крупнопанельного строительства.
Может показаться невероятным, но именно Жолтовский не смотря на огромную популярность и тиражированность созданного им образа дома с карнизом и «пятнами», в этих ложных условиях переключил внимание архитекторов на поиски композиции фасада крупнопанельного жилого дома. Жолтовский понимал, что найденная им композиция многоэтажного жилого дома с карнизом большого выноса совершенно не подходит для дома из крупных панелей, которые конструктивно не рассчитаны на завершение фасада тяжелым консольным карнизом.
В 1952-1953 годах Жолтовский вместе со своей мастерской–школой участвовал в двух турах конкурса на составление проектов крупно-панельных домов заводского изготовления. Он не сразу нашел образ многоэтажного крупнопанельного дома. Он долго искал аналогии в итальянском Ренессансе, листая книги своей обширной библиотеки.
Как рассказывали ученики Жолтовского после неоднократного просмотра книг он остановился на Дворце дожей в Венеции и стал эскизировать, постепенно приближая композицию Дворца к многоэтажному жилому дому. Сначала Жолтовский проверил это на холодильнике в Сокольниках, композиции фасадов которого были такими же как в жилом доме.
Жолтовский отказался от приемов композиции фасада жилого дома с консольным карнизом большого выноса. Он решил, что в крупно-панельных домах более рационально создавать гладкую стену, собираемую из одинаковых крупных стандартных элементов-панелей, и контрастно выделить только венчающий карниз (не консольный, а в виде короны – как во Дворце дожей) и богато обработанные первые этажи.
Проекты первого тура конкурса вместе со статьей Жолтовского были опубликованы в 1953 г. в журнале «Архитектура СССР» и произвели на архитекторов большое впечатление. Я хорошо помню это. Перед нами предстал совершенно другой Жолтовский. Он предлагал рациональные приемы художественного осмысления крупносборного строительства. «Для решения архитектуры крупнопанельных домов, - писал он, - особенно важно иметь полную возможность свободно лепить объемы здания. Ведь в этих условиях архитектор не должен широко пользоваться тонкими соотношениями членений стены, нюансами ее пластики, декоративными деталями на стене – это противоречит как интересам конвейерного производства и монтажа панелей, так и тектонической выразительности этого нового материала. Здесь, чтобы добиться выразительности архитектуры, нужно интересно построить крупные массы композиции, использовать объем, пространство, силуэт" (4).
Жолтовский разрабатывал типовые проекты восьмиэтажных панельных домов (12 вариантов), используя типовые секции для жилых домов 6-8 этажей, разработанные московским Специальным архитектурно-конструкторским бюро.
В апреле 1955 года Архитектурно-строительный совет Архитектурно-планировочного управления г. Москвы рассмотрел и одобрил выполненные Жолтовским фасады типовых проектов восьмиэтажных крупнопанельных жилых домов. А за три месяца до этого Хрущев, выступая на Совещании строителей. Также высоко оценил проекты Жолтовского. Он говорил: "В 1953 году проектные организации Моссовета подготовили проектные решения по жилым домам с устройством стен из крупных панелей и крупных блоков. Одним из лучших решений тогда было признано предложение действительного члена Академии архитектуры СССР И.В.Жолтовского. За это время можно было бы по данному предложению составить проект, принять его как типовой и строить крупноблочные дома в течение ряда лет. Однако этого не сделано".
Как видим, начиная реформировать архитектурно-строительную область, Хрущев сначала меньше всего думал о стилистике. Сначала его волновали две проблемы – 1) переход на индустриальное сборное строительство; 2) внедрение в строительство типовых проектов.
Затем добавилась третья проблема – снижение стоимости строительства. И вот именно эта проблема вывела Хрущева на борьбу с излишествами, в разряд которых очень быстро попала ордерная стилистика, хотя отказ от архитектурного декора, как потом выяснилось, не был главным резервом снижения стоимости строительства. Но Хрущев этого так никогда и не понял. Он патологически не принимал в архитектуре любой декоративный элемент, оценивал его как неоправданное излишество. Иногда эта борьба с излишествами приводила к дипломатическим курьезам. В поездке в Индию Хрущев посетил мавзолей Тадж-Махал. Но вместо восторгов гостеприимные хозяева вынуждены были выслушивать назидания Хрущева по поводу того, что для создания этих декоративных "излишеств" были бесполезно затрачены средства и физический труд строителей. Дескать, – вот куда идут народные средства.
Анализ свидетельствует, что изготовляемые заводским способом стандартные элементы архитектурного декора не является причиной существенного повышения стоимости строительства. Это убедительно доказал и Розенфельд при разработке типовых проектов для района Ново-Песчанных улиц. Кстати строители также не возражали против внедрения стандартных декоративных деталей. Это важно отметить потому, что именно строители в первой половине 1950-х годов в своих письмах в газеты выявляли элементы архитектурных проектов, которые без излишней необходимости осложняли и удорожали строительство.
Характерный пример. В 1952 году в "Московский строитель" было направлено письмо строителей одного из многоэтажных домов на Ленинградском проспекте, в котором говорилось, что керамическая облицовка фасада насчитывает почти 250 типоразмеров. Строителям казалось, что количество типоразмеров можно существенно уменьшить. Я и еще один аспирант Академии архитектуры поехали по этому письму на стройку. Случай действительно оказался курьезным. В проекте фасада дома проектировщики, стремясь к живописности, нарисовали почти все камни облицовки разными, что естественно осложнило работу строителей. Автор проекта известный архитектор (дома) горячо убеждала нас, что нельзя типизировать облицовку, хотя было совершенно очевидно, что вместо 250 можно было иметь 25-50 типоразмеров. Автор взывала к нашей архитектурной солидарности, но не найдя в нас сочувствия, просто разрыдалась. Мы не стали писать статью по этому письму в газету, но наша уверенность в том, что архитектор всегда прав была подорвана.
Сейчас в перспективе полувековой давности, перечитывая речи Хрущева, многочисленные постановления (1950-х годов) по проблемам строительства, я вынужден признать, что хрущевские реформы архитектурно-строительного дела по большому счету были своевременны.
И все же у архитекторов (в том числе и у меня) много претензий, как к самим методам проведения реформ, так и к неправомерному распространению многих оценок и решений на области, к которым они не относятся. В результате этого художественно-творческим проблемам архитектуры был нанесен существенный урон.
Борьба с излишествами в архитектуре и строительстве после речи Хрущева (декабрь 1954 г.) велась широким фронтом. Выявляли все резервы – в планировках квартир, в высоте этажей, в проектировании (внедрение типовых проектов), во внешнем облике зданий. Так были практически запрещены башни, портики, арки и другие крупные архитектурные формы. Затем добрались до мелкого декора, который просто "счищали" с фасадов (причем часто в буквальном смысле – детали просто сбивали в процессе достройки зданий).
Самое страшное для судеб нашей архитектуры было то, что борьба с излишествами на какой-то стадии поисков резервов удешевления строительства стала сосредоточиваться вокруг художественных проблем формообразования. Был широко внедрен в критику термин формализм, под которым стали понимать любые попытки разработки художественного образа здания, что оценивалось как формалистические извращение.
Архитекторы были сбиты с толку, так как они расценивали сталинский ампир (неоклассику) как стиль, спущенный сверху, т.е. властью. Ведь именно власть в начале 1930-х годов грубо прервала блестящий расцвет советского архитектурного авангарда, на который с восхищением смотрели архитекторы всего мира, и заставила наших архитекторов осваивать классическое наследие. Это резко снизило тогда художественный уровень советской архитектуры. Лишь через пять лет, наши архитекторы стали выходить на средний уровень профессионализма в архитектуре сталинского ампира. Но затем, к середине ХХ века, советская неоклассика (особенно неоренессансная школа Жолтовского) вышла на очень высокий художественный уровень, совершенно отказавшись от стилистики авангарда, который в официальной печати оценивался как "коробочный стиль", "какофония архитектуры", "архитектурные уроды" и т.д.
Архитекторы считали, что, осваивая классическое наследие, они работают в духе социалистического реализма, отвергнув сначала конструктивизм, а затем и постконструктививзм. Но ни тут-то было. Официальная власть, забыв, что она сама вынудила архитекторов освоить стилистику неоклассики, предъявила счет архитекторам, оценив официальный сталинский ампир как украшательство, излишество, архаику, формалистические извращения и т.д.
Архитекторы еще раз были выбиты из с трудом освоенной ими стилистической колеи. Причем власть бесцеремонно вмешивалась в художественные проблемы формообразования и в стилеобразующие процессы. Стилистика сталинского ампира рухнула за один-два года и новостройки стали походить на тот "коробочный стиль", который был, отвергнут властями в начале 1930-х гг.
Смена стилистики во второй половине 1950-х годов оказалась болезненней, чем в начале 1930-х годов, когда советские архитекторы как бы возвращались через 10-12 лет к неоклассике 1910-х годов. Причем тогда были живы и активно работали творческие лидеры тех предыдущих лет (И.Жолтовский, И.Фомин, Щуко, А.Таманян, А.Щусев и др.).
Вторая смена стилистики так же могла бы рассматриваться как возвращение к предыдущему этапу, т.е. к авангарду, тем более что и творческие лидеры были еще живы (А.Веснин, К.Мельников, И.Леонидов и др.). Но здесь произошла какая-то на первый взгляд странная история. В целом новая архитектура и ее зарубежные творческие лидеры (Ле Корбюзье, Райт, Мис ван дер Роэ, Гропиус, Мендельсон и др.) были, как бы реабилитированы. В нашу архитектурную печать хлынул поток информации о зарубежных творческих течениях первой половины ХХ века. Но наш архитектурный авангард 1920-х годов оставался почему-то под запретом. Наша архитектурная элита, пришедшая к власти (в Академии архитектуры, Госстрое, Союзе архитекторов, проектных организациях) в годы сталинского ампира, не желала допустить смены творческих лидеров.
Все началось с речи Хрущева (доклад 1954 г.), который весьма уважительно отозвался о конструктивизме.
"Некоторые архитекторы, - говорил Хрущев, - пытаются оправдать свои неправильные установки и излишества в проектах ссылками на необходимость вести борьбу против конструктивизма. Но под флагом борьбы с конструктивизмом допускается расточительство государственных средств.
Что такое конструктивизм? Вот как, в частности, определяет это направление Большая Советская Энциклопедия". И далее Хрущев цитирует фрагменты статьи в БСЭ, в которой говорилось, что конструктивизм предполагает выявление конструкции, ориентируясь на выявление функциональной и конструктивной целесообразности, рациональности, что архитекторы-конструктивисты ориентируются на эстетизацию современных материалов – железобетона и стекла, на обнажение конструкции и предельное упрощение форм.
Процитировав статью в БСЭ, Хрущев сказал, – что же тут плохого, по-моему, тут все правильно.
Именно так оценил Хрущев конструктивизм в своей речи, я это сам слышал. Но в опубликованном тексте речи вместо этой оценки конструктивизма была вставлена фраза: "Борьба с конструктивизмом должна проводиться разумными средствами". Получилось, что Хрущев вроде бы одобряет борьбу с конструктивизмом, хотя в речи он скорее одобрял сам конструктивизм.
В результате, архитектурная элита добилась того, что реабилитация конструктивизма (и отечественного авангарда в целом) была задержана более чем на четверть века. Причем это сделал не Хрущев, а сами архитекторы – та номенклатурная элита, которая цеплялась за власть. А между тем в 1954 году еще были живы многие творцы и мастера советского классического авангарда. Но их никто не приветствовал, их просто не пустили в архитектуру. Поэтому молодежь вообще не знала отечественного авангарда. И когда рухнул сталинский ампир, на его место пришел не отечественный авангард (что было бы логично), а некая "безликая "силикатная архитектура" (яркий пример – Комсомольский проспект в Москве). Это была художественно-композиционная катастрофа, о которой вот уже более полувека не может оправиться наша архитектура.
Наши исследователи классического авангарда многие годы вынуждены были работать в стол или публиковать свои монографии в других странах. Получилось так, что наш авангард знали и ценили за рубежом, а наши архитекторы не имели возможность пользоваться широкой палитрой средств и приемов новой архитектуры, разработанных творцами советского авангарда.
Лишь в 1990-х годах широким потоком пошли публикации, посвященные творческим течениям, творцам и организациям советского архитектурного авангарда и наши архитекторы наконец-то узнали, что именно в нашей стране зарождались и формировались многие художественно-композиционные приемы и средства архитектуры ХХ века и что мы можем гордиться тем, что среди главных творцов авангарда есть значительная группа наших зодчих.
Получилось так, что отвергнув сталинский ампир (под влиянием "указаний" сверху), наши архитекторы не получили возможности осваивать высокий профессионализм советского архитектурного авангарда. Это привело к тому, что нашим архитекторам понадобились не годы, а десятилетия, чтобы приблизиться по уровню профессионализма к мировой архитектуре. Но и до сих пор уровень творческих достижений многих наших архитекторов весьма далек от уровня творческих открытий этапа классического авангарда (1918-1932).
Причем во многом это зависит и оттого, что, начиная с 1954 года наших архитекторов многие годы отучали от поисков оригинальных художественных композиций, которые оценивались как украшательство, излишество и формалистические украшения.
Критическое отношение к художественным поискам архитекторов и запрет на введение в научный и творческий обиход материалов отечественного авангарда не только снизило общий профессиональный уровень архитектуры, но и резко понизило научный уровень обсуждения проблем общей теории и теории композиции.
Тогда в теории и критике возобладала концепция утилитаризма, активными проводниками которой была "группа четырех" – авторы писем в ЦК КПССС (Г.Градов, Пожарский, Прозоровский, Н.Щетинин) и их идейный вдохновитель К.Иванов. После того как К.Иванов возглавил сначала сектор теории НИИТИ, а затем и сам Институт именно НИИТИ стал центром разработки теоретической концепции утилитаризма. Проводились совещания (о природе и специфике архитектуры – 1955, о стиле – 1959 и др.), выпускались сборники (шесть сборников "Вопросы теории архитектуры" 1955-1969), разрабатывались "Основы теории архитектуры" (тезисы – 1958).
Тогда при поддержке сторонников концепции утилитаризма в "теорию" хлынула волна, состоящая из людей весьма далеких от науки. Каждый стремился поучать архитекторов, объяснить им, что украшательство - это идеализм, а утилитаризм - это материализм. Сейчас невозможно читать все эти "теоретические" тексты, а ведь тогда (в 1950-е годы) их воспринимали всерьез.
Приведу лишь один пример из многочисленных теоретических разработок тех лет. В архитектурной науке издавна разрабатывалась проблема художественного образа. После разгрома сталинского ампира, несколько лет строились "силикатные" объемы жилых домов, лишенных какого-либо архитектурного декора. И у архитекторов возник вопрос – можно ли считать, что эти сооружения имеют художественный образ. Стали заменять этот термин другими – художественный облик. И создавалось впечатление, что художественный образ вообще уходят из архитектуры. На помощь архитекторам пришел теоретик Г.Минервин. Он считал, что отдельные типовые жилые дома ("коробки") могут иметь лишь художественный облик, а объединенные в комплексы (кварталы) они могут создавать общий (так сказать коллективный) художественный образ. Многих это тогда устроило. Художественный образ был спасен для архитектуры. Все это было на грани юмора. Хотя не все были согласны с Минервиным. Мы с ним много спорили по этому вопросу. Я спрашивал у него – каким же образом объединенные в квартал архитектурно безликие типовые жилые дома, каждый из которых не имеет художественного образа, в совокупности образуют художественный образ. Где и когда в этом случае возникает художественный образ, и по каким эстетическим критериям его можно найти и оценить. Но мои вопросы расценивали как аспирантский радикализм, как детскую болезнь левизны.
В целом в архитектуре после 1955 года и в творчестве и в теории возобладал откровенный утилитаризм, что художественно обескровило нашу архитектуру на несколько десятилетий, архитектурная теория и критика пришли в упадок. В последние десятилетия наша архитектура медленно и болезненно выходила из утилитаристской спячки. Важным художественно-композиционным симптомом выздоровления нашей архитектуры были проекты "бумажников".
Но художественные потери, особенно если они произошли в масштабе страны, зарубцовываются медленно. Хотелось бы надеяться, что процесс выздоровления нашей архитектуры стал необратимым и будет ускоряться.
Что касается последствий хрущевских реформ в инженерно-конструкторской области, то и здесь еще далеко не изжиты их последствия. Масштабы перевода жилищного строительства на заводское изготовление крупно-блочных элементов были столь велики, что даже сейчас значительная доля вводимых в эксплуатацию жилых домов связана с ДСК. Потребуется еще ряд пятилеток, в течение которых будет изменена и обновлена технология индустриального строительства.
Подобные же процессы происходят и в типовом проектировании.
Здесь постепенно восстанавливается рациональное соотношение между типовыми (и стандартными) планами и типовыми фасадами. Все большую роль играют индивидуальные проекты жилых домов, а это в свою очередь резко повысило их роль в создании художественно-выразительной городской застройки.
Примечания
- Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 31 июля 1957 г. М., 1957, с. 5.
- "Строитель", 1958, № 6, с. 5.
- Павлов Г. Новые жилые секции для 8-12-этажных зданий. – Московский строитель, 2 августа 1952 г.
- Жолтовский И. О некоторых признаках крупнопанельного домостроения // Архитектура СССР, 1953, № 7, с. 6.