Американская архитектура и философия прагматизма (исторические связи)

Опубликовано в ж.
«США, Канада: экономика, политика, культура», № 11 (419), 2004

Философия прагматизма неотделима от общего культурного процесса в США. Связи между философией прагматизма и архитектурной практикой проявились уже с конца XIX века. В этот период меняется общественная жизнь, отношения, нормы, культурные каноны. Складываются новые представления о прекрасном, отличающиеся от европейских. В рассматриваемом аспекте идеи прагматизма помогли американской архитектуре освободиться от европейских традиций классицизма. Новые тенденции утверждения своего, американского, были противоречивы и во многом эклектичны. Они способствовали рождению новых веяний в американской архитектуре и в том числе того направления, которое возникло в конце 1870-х годов в Чикаго и получило известность под названием “Чикагская школа”.  

Это была группа архитекторов и инженеров, которые в 1870-е–1890-е годы работали при восстановлении Чикаго после пожара 1871 г. Среди представителей этой школы были такие знаменитые американские архитекторы, как Луис Салливен, Уильям ле Барон Дженни, Уильям Холаберд, Мартин Рош, Джон Рут, Джордж Этвуд, Дэниел Бернэм.  

Стремление к упорядоченности и рационализму, характерное для общественного мышления этого периода, продолжалось в поисках новых конкретных идей архитектурной эстетики, которая опиралась на внешнее проявление целесообразности. Деловитая прагматичность чикагских архитекторов воспринималась как дерзкое новаторство, проникнутое духом прогресса и демократизма. Российский историк и теоретик архитектуры А.В. Иконников назвал это новое в стилевом отношении явление протофункционализмом. Прагматизм как метод решения проблем и “нравственная философия” Р. Эмерсона лежат у истоков формирования протофункционализма, ключевым понятием которого в конечном счете стала функция.  

Зарождение Чикагской школы архитектуры и философии прагматизма началось практически одновременно. В 1878 г. Ч. Пирс впервые использовал термин “прагматизм” в его современном понимании в статье “Как сделать наши идеи ясными”. Через год, в 1879 г., было построено “Первое здание Лейтера” по проекту У. Дженни, концепция которого стала отправной точкой развития Чикагской школы. Возникновению прагматического склада мышления в американском обществе способствовала общекультурная ситуация. Все истинное сводилось к полезному. Практичность, деловитость, прогресс, демократический подъем – этими словами можно описать основные тенденции, определявшие общественное развитие.  

Несколько обстоятельств способствовали рождению феномена Чикагской школы архитектуры. Во-первых, своеобразие всех членов названного направления проявлялось в том, что большинство из них получили основательную практическую подготовку, но не имели законченного профессионального образования. Например, У. Дженни, который первым начал свою деятельность в Чикаго в 1867 г., некоторое время учился на инженерных факультетах в университетах США и Франции, но не закончил их. Практический опыт работы он получил в годы гражданской войны в качестве военного инженера. Л. Салливен учился в Массачусетском технологическом институте и в Школе изящных искусств во Франции (1873–1874 г.). В промежутке между учебой он работал в проектном бюро Ф. Фёрнесса в Филадельфии. Возвратившись в Чикаго в 1875 г., Салливен занялся собственной практикой. Дж. Рут был практически единственным дипломированным архитектором. Настоящей школой для всех представителей нового направления, в соответствии с принципами прагматизма, стал опыт. Почти все архитекторы, составляющие Чикагскую школу, работали в фирме У. Дженни, которую он основал в 1868 г., или в другой известной архитектурной конторе, основанной позже, в 1879 г., которую возглавляли Д. Бернэм и Дж. Рут. В процессе реальной проектной практики архитекторы впервые познакомились с “архитектурным бизнесом”. Известный историк архитектуры Зигфрид Гидион в своей книге “Пространство, время, архитектура” отмечает: “…основатель Чикагской школы Уильям ле Барон Дженни занимал приблизительно то же место в воспитании молодого поколения чикагских архитекторов, как Петер Беренс в Германии или Огюст Перре во Франции. Он давал молодым архитекторам профессиональную подготовку, в которой они нуждались, для решения новых проблем, которую не могли предложить существующие архитектурные школы” (1).  

Другой фактор, оказавший влияние на формирование нового архитектурного направления, был связан с появлением заказчика – энергичного чикагского предпринимателя, который утверждал престиж через образ холодной деловитости и практичности. Заказчики поддержали новую, отвергающую вычурную пышность, эстетику, предложенную архитекторами Чикаго.  

В-третьих, чикагские архитекторы изменили само представление об архитектурной деятельности и профессии. Они представляли собой новый тип профессионалов, сочетающих в себе архитектора, инженера и бизнесмена. Согласно их принципам “бизнес” не было “грязным словом”: бизнес в архитектуре был деятельностью, позволяющей организовывать и объединять отдельные стороны процесса строительства. Архитекторы рассматривали американский социальный и экономический ландшафт как естественное поле деятельности. Луис Салливен писал, что такое направление их работы было “почти религией, согласно которой логика экономического “действия и противодействия” создавала структуру, в которой новая комбинация социальных условий находила свое пространство, место и имя” (2). У. Дженни стал прототипом “американского архитектора” – жесткого бизнесмена, в чьи задачи входило проектировать объекты в соответствии с целями, поставленными заказчиком. Эстетические и функциональные задачи решались в теснейшей связи с задачами возникающего “архитектурного менеджмента” и достижениями инженерной науки. Отметим, что ателье У. Дженни и фирма Д. Бернэма и Дж. Рута были прообразом нового типа архитектурно-проектных фирм – огромных, нацеленных на коммерческую деятельность, которые впоследствии стали доминировать на рынке архитектурной деятельности в США.  

И последним, объединяющим перечисленное, фактором стала духовная атмосфера в американском обществе, в которой переплетались идеи о новой эстетике, “прекрасно-целесообразной архитектуре” Р. Эмерсона, рационализм и практицизм, свойственные протестантизму - основной религии американских переселенцев, и идеи прагматизма, нового направления в философии США, “отцами-основателями” которого стали Ч. Пирс, У. Джемс и Дж. Дьюи.  

Идеи о новом понимании красоты, о том, что природа является критерием целесообразности формы, были сформулированы главой американского трансцендентализма, сторонником нравственной философии Ральфом У. Эмерсоном: “Красота есть одно из сокровищ мира и всегда останется тем, чем ее считали древние: божественною, называя ее порой цветения добродетели” (3). Эмерсон писал, что “во вселенной нет анархии, нет слепого случая. Всюду система, всюду постепенность” (4). Он полагал, что архитектура должна выражать свою практическую функцию, так же как вдохновение, ведущее к созданию красоты. Архитектура должна быть крепка и приспособлена к образу жизни человека, как в природе раковина приспособлена к своему обитателю (5).  

Идеи новой архитектурной эстетики, основанной на функции, выдвигал также американский скульптор и архитектор Горацио Грину, который, как и Эмерсон, считал природу источником всех законов формообразования: “Закон приспособления – фундаментальный закон природы в любой структуре” (6). Красота, по Грину, – это обещание функции, вне связи с функцией возникает не красота, а украшательство. Действительным основанием красоты в архитектуре являются выраженные в ней моральные качества и достоинство человека, а также теологическая направленность. В своей работе “Форма и функция” Грину писал, что проявление этих качеств в архитектуре возможно только благодаря приданию объекту архитектуры функционального смысла: “В искусстве, как и в природе, дух, цель произведения всегда будут выражены в пропорциях, в подчинении частей целому, а целого функции” (7). Идеи о совершенной архитектуре были позднее развиты в теоретических трудах Луиса Салливена, идеолога и одного из ярких представителей Чикагской школы, и в концепции “органической архитектуры” его ученика Франка Ллойда Райта.  

Чикаго – центр Среднего Запада – стал колыбелью новых идей в архитектуре, философии, социологии, урбанистики. К концу XIX века этот город заявлял о себе как об одной из новых мировых столиц промышленности, финансов, технологии, сельского хозяйства. Благодаря выгодному положению Чикаго был одним из главных торговых центров США. Его население с 1837 г. (когда он получил статус города) по 1870 г. увеличилось почти в 100 раз, достигнув 300 тыс. жителей. Огромный пожар 1871 г. поглотил большинство деревянных построек города и одновременно освободил пространство для нового строительства, в котором использовались все технические возможности того времени.  

Расцвет Чикагской школы архитектуры относится к периоду 1880–1890-х годов. В это время деловой центр города – Луп – стал местом, где смело и быстро решались проблемы нового строительства. Дух Чикагской школы, ее стремление к эффективным прагматическим решениям вскоре стали преобладающими во всем районе Лупа. Офисные здания - начальная точка развития Чикагской школы. Это направление также получило название “коммерческий стиль”. Первыми появились большие конторские здания различных фирм и страховых компаний. Затем возникли многофункциональные общественные комплексы, в состав которых входили офисы, театр, гостиница. Таким, например, был знаменитый Аудиториум (1886–1889 гг.), построенный Д. Адлером и Л. Салливеном. Это здание представляло собой сооружение, в котором отели и офисы создавали окружение для крупнейшего в США театрального зала на 4237 мест. К этому времени авторы уже освоили такой тип здания, в котором объединялись театральные и конторские функции: были построены Центральный музыкальный зал (Д. Адлер, 1879 г.) и Малый театр Виккерса (Д. Адлер и Л. Салливен, 1885 г.). По желанию заказчика внешний вид Аудиториума был прост и лишен декора. Но внутреннее пространство отличалось богатым орнаментом в виде низкого рельефа из позолоченного гипса, который покрывал все поверхности интерьера. Салливен применял орнамент в своих постройках широко и разнообразно, поскольку рассматривал его не как украшение для конструкций, а как единое целое, развитие поэтической символики формы и продолжение ее ритма. Архитектура Салливена отличается от построек других представителей Чикагской школы как творчество поэта от трудов прозаиков и публицистов.  

Джон Рут так же, как и Салливен, стремился теоретически осмыслить тот новый подход, который они применяли при проектировании своих зданий. Он писал о том, что культура его времени прагматична и подчинена научному знанию. Поэтому подход к архитектуре должен быть такой же: “Один из результатов применения приведенных мной методов заключается в разложении наших архитектурных проектов на их основные элементы. Конструкция, лежащая в основе этих зданий, стала настолько существенной, что она, безусловно, должна диктовать выбор внешних форм. Равным образом требования, предъявляемые к зданию с точки зрения экономичности и технологии, настолько обязательные, что все архитектурные детали должны быть соответственно видоизменены. В этих условиях мы должны работать, исходя из точно определенных целей, проникнувшись полностью духом времени, чтобы таким образом придать зданию подлинно художественные формы” (8).  

Репутацию Чикагской школе создали каркасные здания. Инициаторами выступили представители сталепрокатной промышленности, искавшие новые рынки сбыта своей продукции. Л. Салливен позднее писал об этом: “Идея стального каркаса, который несет все нагрузки в здании, была предложена чикагскими архитекторами в порядке эксперимента. Склонность к торговле – движущая сила американской жизни. Производство вторично. Но продажа должна казаться услугой – удовлетворением потребности… Проницательность бизнесменов, сочетавшаяся с инженерным воображением, помогла чикагским архитекторам реализовать идею стального каркаса” (9).  

Среди профессионалов впервые использовал эту идею У. Дженни. По его проекту в 1885 г. построено 10-этажное здание страховой компании, которое было выполнено в стальном каркасе, без всякой стилизации. Огромный успех У. Дженни был в том, что он смог трансформировать эклектическое смешение романтических стилей (неоготики, неороманского стиля) и академического классицизма с ордерной системой в связную, понятную, ясную оболочку для конструкции, низкая цена и техническое инженерное совершенство которой сделали возможным производство необходимых заказчику образов. Решительная практичность чикагских архитекторов и инженеров привела к широкому распространению каркасной системы и повлияла на развитие архитектурной формы. В это время металлический каркас даже называли “чикагской конструкцией”. Он рассматривался не только как символ рациональности, но и как эстетическая категория, подобно ордеру в классической архитектуре.  

Изобретение лифта и внедрение стального каркаса привели к появлению американского небоскреба. Исходя из своего понимания принципов формы, Салливен подходил к разработке темы офиса-небоскреба. Он расчленял его на три части в соответствии с назначением здания: первый общественный этаж – база, средняя часть – соты одинаковых ячеек с конторскими помещениями, наполненные людьми, и третья часть, “завершение” – технический этаж. Пунктиры окон между пилонами – это символы большого количества работающих в здании людей, распределенных по ячейкам, а не просто формальная каркасная конструкция. Салливен в поисках формы небоскреба исходил, таким образом, не из его конструктивной основы, а из той деятельности, которая в нем осуществляется. Этот принцип был реализован на практике при строительстве вместе с Д. Адлером зданий Уэнрайт-Билдинг в Сент-Луисе (1890–1891 гг.), Биржи в Чикаго (1893–1894 г.) и Гэренти-Билдинг в Буффало, Нью-Йорк (1894–1895 гг.).  

Работа над проектами небоскребов вместе с Д. Адлером стала для Салливена толчком для создания его “философии архитектуры”. Салливен писал, что “каждая проблема содержит ее собственное решение, и задача заключается в точном понимании характера проблемы”. Из записей Ф. Райта, который был учеником Салливена, мы знаем, что этот принцип стал одной из отправных точек в творчестве Салливена и Райта. Такая “философия” предложила “формулу архитектуры”, которая красной нитью прошла через весь процесс архитектурного развития ХХ века: “…всюду и всегда форма следует за функцией” (10). Л. Салливен лаконично связал между собой две основные категории архитектуры – форму и содержание (функцию), ответив на вопрос сочетания красоты и пользы, эстетики и этики. Функция, по Салливену, это единое синтетическое выражение всего разнообразия жизни, несущее не только утилитарное назначение, но и эмоциональное переживание, которое возникает у человека в соприкосновении со зданием. Именно в работах Салливена были заложены основы функционализма, идея которого заключалась в том, что форма объекта должна быть подчинена его назначению и соответствовать ему.  

Изучавший “философию жизни” Ницше и труды Гегеля, ценивший поэзию Уитмена, Салливен рассматривал свои здания как истечение некой вечной жизненной силы, которая находит себя в структуре здания и его орнаментации. Его известный принцип нашел свое выражение в здании Гэренти-Билдинг в Буффало (1895 г.), где орнаментальная “жизненная сила” “распускается” на стенах, метафорически отражая механическую систему здания. Эта “органическая школа” создала основу для работы Ф. Райта. Л. Салливен создал теорию Чикагской школы и заложил традицию американской архитектуры, которая отталкивалась от идей Эмерсона о природной самодостаточности. Основные принципы своей философии архитектуры Салливен опубликовал в двух книгах “Разговоры в детском саду” (1918 г.) и “Автобиография идеи” (1924 г.).  

Однако подлинного признания при жизни “пророк" (11) новой архитектуры, как назвал его Х. Моррис, не получил. Последней крупной его работой, выполненной в 1899 г., стал универмаг Шлезингера и Мейера в Чикаго (позднее магазин фирмы “Кэрсон, Пири, Скотт”). Фасад здания был спроектирован с учетом максимального освещения внутреннего пространства. Стальной каркас с его четким ритмом и крупным масштабом доминирует при восприятии с дальних точек, вблизи в глаза бросается насыщенная пластика и металлический орнамент, покрывающий первый и второй этажи универмага.  

Влияние Чикагской школы на европейскую архитектуру было огромным. Современный немецкий архитектор Й. Клейхус так охарактеризовал это воздействие: “Многие американцы думают, что мы, берлинские архитекторы, главным образом интересуемся Франком Ллойдом Райтом. Это никогда не было правдой. Действительно, в ранний период были интересные немецкие публикации о работе Райта. Но я не знаю ни одного берлинского архитектора с 1920-х годов, кто бы действительно находился под влиянием Райта. В Берлине все находились под воздействием чикагской архитектуры, которую представляли Уильям ле Барон Дженни, Адлер и Салливен, Бернэм и Рут и позднее Холаберд и Рош, а также Парсел, Фик и Элмсли. Взятые вместе, они составляют архитектурную душу Чикаго” (12). Клейхус, спроектировавший для Чикаго Музей современного искусства, хотел, чтобы его “новое здание музея стало манифестом прагматизма, который характеризует лучшую архитектуру этого города” (13).  

Влияние Чикагской школы оборвалось с наступлением волны эклектики. В тот момент, когда ее представители достигли мастерства в применении новых средств, произошло событие, ставшее поводом для окончания процесса развития новой архитектуры – Всемирная Колумбийская выставка в Чикаго 1893 г. С одной стороны, она привлекла внимание к архитектуре Чикагской школы. С другой – именно “Белый город” (как называли грандиозное зрелище выставочного городка) определил развитие прямо противоположного стилевого направления. Салливен констатировал, что “последствия ущерба, который причинила стране Чикагская выставка, будут ощущаться в течение полувека”. Житейский прагматизм побудил всех архитекторов Чикагской школы, кроме Салливена, постепенно отказаться от найденных решений и следовать за модными течениями. Бизнесмены-заказчики поставили другие задачи, которые “бизнесмены” от архитектуры принялись решать в новых формах.  

Философской почвой, на которой окончательно сформировался американский функционализм, стали идеи Дж. Дьюи, который переехал в Чикаго в 1894 г. За два года до его переезда в Чикаго открыл свои двери новый университет, который с самого начала должен был стать одной из достопримечательностей города. Действительно, в течение следующих лет Чикагский университет занял одно из первых мест в США и скоро стал главным центром светского образования в стране. Одной из самых удачных “находок” президента университета был молодой философ Джон Дьюи. Скоро после того, как Дьюи стал профессором университета, он пригласил своих друзей Тафтса и Мида присоединиться к нему.  

Чикагский университет способствовал, в частности, политике активного городского развития. Город получил не просто университет, но и настоящую школу научных исследований, результаты которой находили свое практическое применение. Там объединилась группа интеллектуалов, которые стремились реализовать идеи прагматизма на практике по различным направлениям. Джон Дьюи, приглашенный для работы на должность профессора и декана факультета философии, психологии и педагогики, основал Чикагскую школу прагматизма, которую возглавлял в течение десяти лет, вплоть до 1904 г. Первоначально в группу входили его коллеги – философы Дж. Мид, Дж. Тафтс, Дж. Энджелл, Э. Эймб и Э. Мур, позднее к ним присоединились представители других дисциплин. “Настоящая школа, настоящая мысль!” – такова была реакция старшего единомышленника Дьюи У. Джемса на создание в Чикагском университете группы философов, объединившихся на общей платформе прагматизма. Факультет философии в соответствии с направлением деятельности Дьюи не ограничивался только академической работой, но и активно занялся решением разнообразных проблем города – социологии, психологии, образования. Городское расселение и застройка, промышленность, социальное реформирование – эти темы занимали умы Дьюи и его сподвижников. Позднее в школу вошли психологи и социологи, которые пытались приспособить философские идеи к практическим нуждам модернизации города, что впоследствии было воплощено в индустриализации и урбанизации Чикаго. Именно на основе философских идей прагматизма получили развитие Чикагские школы социологии, психологии, теологии (14). Многие из архитекторов посещали собрания философского клуба Чикагского университета, участвовали в его проблемных дискуссиях (15).  

Для философов-прагматистов этот город стал творческой лабораторией для разработки пространственных форм, соответствующих нарождающейся новой эстетике. В том числе в фокусе внимания этой группы была и архитектура. Архитектурно-градостроительное преобразование городской среды, новые постройки чикагских архитекторов 1880-х и начала 1890-х годов помогли сформулировать те принципиальные установки архитектуры, которые Дьюи позднее изложил в своей книге “Искусство как опыт” (16). Архитектура рассматривалась как среда формирования человека, одна из наиболее важных частей того ежедневного опыта, который и создает личность. Опыт можно считать одним из краеугольных камней философии Дж.Дьюи. Обычно говорится, отмечал Дьюи, что человек “тем ближе к реальности, чем дальше от любого опыта, который когда-либо имел”. В противовес этой концепции он выдвинул тезис: “Опыт – не занавес, скрывающий от человека природу… В нем воспринимается природа – камни, растения, животные, болезни, здоровье, температура, электричество и т.д.”, включая “преданность, благочестие, любовь, красоту и тайну”. По Дьюи, архитектура сама является частью эстетического опыта человека и формой его образования, которое осуществляется непосредственно через легко узнаваемые пространственные модели. Цель проектирования – создание архитектурных объектов, которые облегчали бы и обогащали человеческий опыт. Согласно принципам прагматизма, архитектура – это интегрирующая часть жизни, которая вносит свой вклад в качество опыта каждого человека и помогает сформировать те культурные значения, которые становятся впоследствии проводниками будущего опыта. “Архитектура связывается с нами как материальное тело… Когда мы двигаемся через и вокруг здания, мы не только воспринимаем и постигаем архитектуру посредством нашего физического опыта, мы познаем и наши тела посредством архитектуры” (17).  

Почему архитектура более важна для получения эстетического опыта по сравнению с другими видами искусства? Прагматисты в своих работах дают ясный ответ. Архитектура наиболее тесно связана с человеческим опытом через материальную деятельность. Дьюи утверждает, что архитектурная среда является не просто задником или жизненной сценой, вторичной по отношению к диалогам участников действа, она становится “каркасом жизненного повседневного опыта людей”, помогает им адаптироваться в сложном запутанном окружающем мире. Различные виды искусства и архитектура возникают в процессе художественного творчества. Однако объект архитектуры связан с бюджетом строительства, нормами и правилами, технологией строительства, функциональными требованиями.  

Прагматизм встает в оппозицию широко распространенному в профессиональной среде пониманию архитектуры как элитарно-эзотерического искусства, развивающегося в соответствии с собственными принципами красоты и постоянства. Согласно Дьюи, философия проектирования отвергает автономную, самодостаточную и самооцениваемую архитектуру, не зависимую от социальных, политических и культурных контекстов, в которых она находится. Напротив, цель проектирования – производить такие архитектурные объекты, которые формируют место ежедневной жизни людей, устанавливают для них смысловые значения культуры.  

Другое важное положение прагматизма рассматривает архитектуру в качестве физического контекста человеческой жизни. “Карьера и судьба человека тесно связаны со средой жизнедеятельности, но не внешним образом, а скрытым, интимным, путем” (18). Происходит постоянное взаимодействие человека со средой, точно так же, как взаимодействие с другими людьми и внешним миром. Этот опыт формирует индивидуальные привычки, пристрастия, приемы, которые постоянно модифицируются. Между жильцами и домом, в котором они живут, горожанами и средой их жизнедеятельности возникают обоюдные связи. Взаимодействие, которое возникает между архитектурной средой и людьми (положительное, когда архитектура является “гостеприимной хозяйкой” или отрицательное, когда она создает препятствия человеческому телу), формирует собственную самооценку людей: чувствуют ли они самих себя энергичными и успешными или глупыми, вялыми и бесполезными (19). Цель человеческой деятельности, согласно философии прагматизма, - “достижение “хорошего опыта”, то есть яркого и сильного жизненного переживания. Таким образом делается вывод о том, что качество архитектурной среды должно постоянно улучшаться, чтобы повышалось качество ежедневного опыта каждого горожанина.  

Логическим продолжением контекстуального подхода к архитектуре было требование прагматизма к изменению профессионального мышления архитекторов. Это касается, прежде всего, роли архитектора в обществе. Во многом причина нежелания заниматься “рутинными” объектами городской среды лежит в традиционном профессиональном мышлении, которое увековечивает особую роль архитектора и “веру в то, что архитектор обладает каким-то специальным доступом в духовный мир” (20). Роль архитектора как “мессии”, который несет людям красоту, достаточно живуча в профессиональном сообществе. Как пишет Дьюи, “до тех, пор, пока в архитектурной профессии существует деление на “высокую архитектуру” для избранных и “здания для простых людей”, дуализм сохранится... Любые сооружения и структуры, будь то заправочная станция, торговый павильон, производственный корпус, – все они являются кандидатами для работы над ними архитектора”.  

Важной чертой прагматического отношения к архитектуре стало утверждение ее особого языка, так как, согласно Ч. Пирсу, всякое искусство обладает языком, передающим знания о культурных ценностях общества и социальную информацию. Дьюи писал: “Архитектура производит больше, чем просто утилитарные формы: арки, пилоны, цилиндры, прямоугольники, сферы. Она выражает их эстетические характеристики, которые в совокупности прочитываются зрителем и рождают тот или иной образ” (21). В свою очередь предшествующий эстетический опыт человека определяет границы кодов, которые формируют способ “прочтения архитектуры”.  

Отмечая несомненное влияние идей прагматизма на американскую архитектуру, необходимо подчеркнуть сложность и неоднозначность этого процесса. Прежде всего, это касается отношения прагматизма к проблеме стиля. Проведенный выше анализ показывает, что американский функционализм во многом опирался на идеи прагматизма. Американский исследователь Д. Эгберт пишет: “Американская философия инструментализма Дьюи, как, между прочим, и все остальные разновидности прагматизма, имеет много общего с … функционализмом и, следовательно, с философией архитектуры Салливена и Райта” (22). Вместе с тем идеи прагматизма оказались воспринятыми и эклектичной архитектурой, которая получила развитие в начале ХХ века в США. С точки зрения формо- и стилеобразования, функционализм и эклектика – явно противоположные явления. Почему же прагматизм оказался востребованным и для функционалистов и для эклектиков? Попытаемся объяснить этот парадокс. В прагматизме творчество рассматривалось как решение определенной задачи, ведущей к достижению поставленной цели. В своих философских трудах Дьюи, исследуя вопрос о художественной форме, рассматривает ее, прежде всего, как инструмент познания той или иной конкретной ситуации. Главная задача, для решения которой должны быть использованы все инструменты, состоит в соответствии цели, “полезности”. Это исходит из инструментальной теории Дьюи, согласно которой архитектура является самым важным среди искусств, так как наиболее “полезна” для практического опыта людей, установления связей между ними. Поэтому поставленная цель диктовала использование различных средств, в том числе и таких, на которые накладывала “табу” традиционная теория искусства. Джон Дьюи не считал принципиально важным следование чистым стилистическим правилам в искусстве. Для пользы дела, по его мнению, можно было брать лучшее или наиболее подходящее для конкретного случая из копилки исторических стилей и адаптировать эти черты к современным потребностям. Таким образом, прагматизм не видел ничего «незаконного» в эклектическом смешении различных исторических форм, главное, чтобы была достигнута поставленная цель и получена необходимая польза. Современный американский философ, один из наиболее ярких представителей неопрагматизма, Р. Рорти по этому поводу отметил: “Ностальгия не характерна для прагматистов, которые склонны смотреть скорее в будущее, чем в прошлое” (23).  

Оценивая положения прагматизма о свободе стилеобразования, которая предполагает возможность эклектичного смешения различных форм, можно сказать, что и сам прагматизм эклектичен. Как сами Соединенные Штаты стали гигантским “плавильным котлом”, так и прагматизм многое взял из имевшихся философских течений. Европейские идеи, попадая в “плавильный котел” американской культуры, адаптировались к сложившимся стереотипам и обретали американское лицо. Для американской философии в целом и всей интеллектуальной жизни в США с середины XIX по середину XX века была свойственна переоценка ценностей и смена ориентиров. Русский позитивист, переводчик на русский язык “Прагматизма” У. Джемса П. Юшкевич в предисловии к переводу писал: “Прагматисты… перевернули все обычные отношения… Может быть, для нашей эклектичной, пестрой эпохи и нужна такая эклектическая, всепримиряющая теория, возводящая над самой бездной релятивизма воздушный замок своих иллюзий?.. Может быть, современнику нужна хотя бы посредственная, но посредническая философия?” (24). У. Джемс также отмечал эклектическую природу прагматизма и писал, что “по существу он не представляет ничего нового, и поэтому гармонирует со многими старыми философскими направлениями”.  

Таким образом, в вопросе стилистического развития архитектуры философы прагматики поддержали то направление, которое пришло на смену функциональной эстетики первых небоскребов Чикаго. Яркий пример такого следования идеям прагматизма о свободе стилеобразования в архитектуре – творчество Дж. Роджерса, архитектора, повлиявшего на становление так называемой “университетской архитектуры” США. В рассматриваемый период образование стало центральной точкой в программе развития американского общества. Прогрессисты и их преемники надеялись, что институты высшего образования станут обучать и подготавливать к жизни лидеров, которые будут руководителями общества в таких сферах как бизнес, обучение и управление. В связи с огромной ролью университета прагматисты ставили вопрос о необходимости особого отношения к воспитательной роли архитектурной среды этих учреждений. Роль Роджерса как архитектора крупных, наиболее известных элитных университетских комплексов в США была очень важной для развития архитектуры американских высших образовательных учреждений.  

Дж. Роджерс приехал в Чикаго после учебы в Йельском университете в 1889 г. и приступил к работе в фирме У. Дженни. После двух лет работы Роджерс перешел в фирму Бернэма и Рута, а вскоре основал вместе с братом собственную контору. Первой постройкой, выполненной им самостоятельно, стало здание Лис-Билдинг (1891–1893 гг.). Роджерс становился удачливым практиком, успешно использовавшим в поисках выгодных заказов свои семейные и студенческие связи, а также опыт, полученный во время работы в самых известных чикагских архитектурных фирмах. Однако вскоре Роджерс уезжает учиться в Париж. Возвратившись оттуда, он сразу же включился в проектную деятельность, с одинаковым успехом разрабатывая образовательные комплексы, жилые и офисные здания. Одновременно Роджерс увлекается идеями прагматизма, знакомится с участниками философского клуба Чикагского университета. В это время определились принципы его “архитектуры прагматизма”. Если Салливен и Райт развивали принципы Чикагской школы, основанные на поисках формы, отталкивающейся от внутренней структуры объекта, то Роджерс обратился к свободному использованию исторических стилей, одевая в тот или иной декор “функциональную коробку” здания. Его выбор определялся изменениями в предпочтениях заказчиков, которые представляли собой элиту американского общества. Среди них были бывшие ученики Чикагской школы прагматизма, которые стали впоследствии видными деятелями университетского образования США. Так, например, Джеймс Энджелл, ассистент Д. Дьюи, был президентом Йельского университета, другой ученик Дьюи Вальтер Скотт стал президентом Северо-Западного университета (Чикаго). Несомненно, что идейно-философские идеи прагматизма, которые были взращены в Чикагской школе, повлияли затем и на формирование архитектурного образа университетов, президентами и профессорами которых стали бывшие ее представители. В результате идейного сотрудничества с главами университетов среди работ Дж. Роджера появились проекты Йельского университета, Северо-Западного университета, Колгейт-Рочестерской теологической семинарии, Колумбийского Пресвитерианского медицинского центра и других. Успех воплощения его идей был огромен. Университетские комплексы, построенные на переломе ХIХ и ХХ веков, до сих пор выдерживают конкуренцию и считаются одними из лучших в Америке.  

По Дьюи, архитектура является формой образования, которая воспитывает и образовывает непосредственно через создание легко узнаваемых пространственных моделей. Им подчеркивалось, что для достижения лучшего результата необходимо использовать весь имеющийся неограниченный духовный опыт различных эпох. В соответствии с этими установками Роджерс брал имеющиеся исторические типы зданий и трансформировал их в ясные и понятные образы для своих современников. Он принимал все существующие стили, манипулировал ими и разрушал “чистые” правила, прагматически подходя к организации пространства зданий. При строительстве университетов Роджерс отбирал те стили и те приемы, которые могли создать “воспитывающее пространство”. Так было, например, в Чикагском университете, где основным стал так называемый неоготический стиль, в котором были также смешены мотивы испанской церковной архитектуры и английских колледжей XV века. Неоготическая архитектура использовалась потому, что позволяла обеспечить лучшее “вхождение” новой застройки в сложившийся контекст. Рациональный план позволял осуществлять необходимый контроль над формируемым пространством. Готический орнамент использовался для смягчения жестких линий огромных учебных зданий причудливой каменной резьбой. Причиной распространения неоготики стали большая гибкость ее композиционных приемов, живописность общего облика зданий, хорошо увязывающихся с существующей застройкой. Живописность композиции усиленно противопоставлялась регулярности классицизма. Неоготика стала средством создания искусственной истории вновь созданному университету в Новом Свете, не обладавшему богатым архитектурным наследием.  

В 1916 г. Роджерс вновь обращается к использованию неоготической архитектуры, на этот раз уже при застройке Йельского университета. Президентом университета было принято решение о создании комплекса, который бы носил облик готического колледжа. Цель заключалась в желании создать понятный и традиционный образ высшей школы, в которой собрались вместе выходцы из различных социальных слоев. Архитектурно-пространственными моделями для Йеля были университетские комплексы Оксфорда и Кембриджа. Выбор неоготики объяснялся, кроме того, и следующими факторами. Во-первых, стремлением избежать монотонности путем использования вертикального разнообразия и богатых орнаментальных возможностей этого стиля. Во-вторых, готические здания сами по себе были выразительными объектами без излишней монументальности и противопоставления себя окружению. В-третьих, использование готической пространственной модели организации пространства – прямоугольный двор – само по себе является не только использованием определенного исторического типа застройки, напоминающей об “очаровании шпилей Оксфорда”, но, прежде всего, моделью, обладающей сильным потенциалом организации пространства.  

Неоготика использовалась и в архитектуре Северо-Западного университета в Чикаго. Однако Роджерс использовал здесь, так сказать, “эластичную” готику, прагматически объединившую пространственную организацию и архитектурный образ.  

В последних работах – общежитиях колледжей Йельского университета – Роджерс стал использовать комбинацию элементов исторической застройки США и Англии XVII–XVIII веков, которая стала называться “университетский георгианский стиль”. Это был более упрощенный стиль, главной особенностью которого стало использование кирпича в качестве главного строительного материала. Георгианский стиль безошибочно определялся красным цветом кирпичных стен и окрашенных в белое деревянных деталей, крайне сдержанным применением орнамента, щипцовыми крышами, а также колоннами и пилястрами. Этот стиль позволил архитекторам создавать живописные образы ушедших дней, адаптированные к потребностям современности.  

Таким образом, к началу ХХ века в США сформировался особый стиль университетской готики (Collegiate Gothic), который позволял “организовать анархию прошлого по законам настоящего”. В неоготическом стиле были застроены многие центры образования, в том числе и такие известные, как Принстонский университет и университет Пенсильвании.  

Основные черты, отличавшие архитектуру Роджерса, заключались, прежде всего, в концептуальном отрыве разработки плана здания от работы над фасадом. Внешний облик постройки не раскрывает внутреннего содержания, он, скорее, должен отражать совсем другие вещи – узнаваемый тип здания (“жилой дом должен выглядеть именно как жилой дом”) и возвышенный “облагороженный облик”. “Архитектура должна нести признак хорошего вкуса: здание спроектировано джентльменом, заказано и оплачено джентльменом и используется джентльменом” (25). Кроме того, “архитектура прагматизма” свободно обращается со стилями, используя в своем арсенале любые формальные языки. Роджерс считал более интересным работать не в одном чистом стиле, а в промежуточных, “переходных состояниях”.  

Сегодня архитектура Роджерса живет в учреждениях подобных Йелю, где почти все построенные им объекты всё еще функционируют согласно первоначальному замыслу. Они обеспечивают физическую оболочку для роста культурного уровня студентов университета и превращения их в национальную элиту. Эта идея “архитектуры прагматизма” – образовывать и обучать людей своими образами и пространствами – все еще не потеряла былую привлекательность.  

Осмысливая влияние философских идей прагматизма на развитие американской архитектуры, необходимо подчеркнуть главный методологический принцип, который отличает творчество американских архитекторов от творчества их коллег из Европы. Развитие архитектуры в США определяется во многом прагматическим принципом пользы с применения для достижения поставленной цели всех имеющихся средств. Под пользой понимается успех, паблисити, коммерческая выгода, имиджевый рейтинг и т.д. При этом законы эстетики, привычные правила и каноны стиля могут свободно нарушаться.  

Философия прагматизма ориентирует архитектуру на практическое действие. Ей свойственны два важных качества: во-первых, безусловная практичность и полезность используемых архитектурно-инженерных решений. Здесь уместно привести отзыв советского архитектора А. Бурова, посетившего США в 1930-х годах. Он писал: “Я лучше начинаю понимать американский метод работы. У них немного теории, но очень много практики. Все разрешается просто и немудряще, но здорово и с сознанием дела… Узнал в один день кучу вещей очень простых, но очень существенных, проще пареной репы, но “вы берете в руки и имеете вещь за недорогую плату” – в этом весь трюк” (26).  

Другим отличительным качеством является свобода от традиционных культурных канонов, свободное использование не только стилей, но и кича, смешение различных искусств, вплоть до включения персонажей из мультфильмов в архитектурное оформление. К коренным характеристикам “философии прагматизма” относится дух свободного экспериментирования, оптимизм относительно возможности разрешения конкретных практических задач, стремление к результатам, непосредственно полезным для жизни обыкновенных людей. У. Джемс весьма темпераментно писал об этом: “Прагматист решительно, раз навсегда, отворачивается от целой кучи застарелых привычек, дорогих профессиональным философам. Он отворачивается от абстракций и недоступных вещей, от словесных решений, от скверных априорных аргументов, от твердых, неизменных принципов, от замкнутых систем, от мнимых абсолютов и начал. Он обращается к конкретному, к доступному, к фактам, к действию, к власти. Это означает искренний отказ от рационалистического метода (temper) и признание господства метода эмпирического. Это означает открытый воздух, все многообразие живой природы, противопоставленные догматизму, искусственности, притязаниям на законченную истину” (27).  

И, наконец, прагматический подход к разработке архитектурных решений постепенно приводит к тому, что архитектура уподобляется бизнесу. Архитектор предстает не гениальным творцом, художником-индивидуалистом, он становится менеджером, управляющим, который объединяет функции художника с функциями предпринимателя. Такой профессионал ведет одновременно работу с большим количеством проектировщиков, консультантов, строителей как внутри своего офиса, так и выезжая по другим компаниям. Все реже он выступает как непосредственный исполнитель своего проекта. В результате архитектор получает возможность одновременно вести работу над большим количеством заказов. Архитектурные фирмы трансформируются из ателье в настоящие корпорации.  

В середине ХХ века интерес к философии прагматизма уменьшился, казалось, что это течение иссякает, становясь частью истории философии и культуры. Возрождение прагматизма пришло из аналитической философии, получившей широкое развитие в 1960-х годах. Как пишет американский философ Корнел Вест: “Ящик Пандоры открылся – и с лихвой, как бы в отместку за недолгое забвение, возвратился прагматизм” (28). Будучи чрезвычайно гибкой философией, прагматизм позднее связал свои основные постулаты с идеями постмодернизма. В настоящее время прагматизм, а точнее неопрагматизм, возглавляет один из наиболее известных американских философов Ричард Рорти. Философия, по Рорти, это не поиск истины, а разговор и коммуникация. Такая переориентация создает основу для утверждения в жизни новой философской идеологии, построенной не на “объективности”, а на “иронии” и “солидарности” (29). Неопрагматизм находит себе последователей в самых разных областях знания, в том числе и в архитектуре. Это во многом объясняется его направленностью для решения актуальных проблем. Такая целеустремленность выгодно отличает неопрагматизм от многих других концепций, которые, напротив, сосредоточены на сверхтеоретизации и универсализации опыта. Наконец, еще один аспект, который способствует популяризации неопрагматизма, связан с приоритетом культурного плюрализма.  

К концу 1990-х – началу 2000-х годов были поставлены вопросы о возможности использования положений философии неопрагматизма в развитии современной архитектуры, о применении прагматического метода действия в архитектуре. В первом номере журнала “Акитекчурен рекорд” за 2001 г. архитектурный критик Роберт Иви написал: “В одно мгновение, по иронии судьбы, все дискуссии изменили направленность от концептуальной архитектуры к прагматизму и удовольствиям рыночной системы” (30). В 2000 г. в Нью-Йорке прошли две конференции: “Прагматическое воображение: размышление о вещах в процессе создания” на базе Колумбийского университета и “Вещи в процессе создания: современная архитектура и прагматическое воображение”, организованная Музеем современного искусства. По результатам первой конференции вышел сборник под тем же названием, включающий труды представителей различных дисциплин. Среди архитекторов были такие известные фигуры как Бернар Чуми, Кеннет Фрэмптон, Джон Рэчман, Джоан Окман и другие. Конференция затрагивала вопросы о взаимоотношениях искусства и опыта, влияния новых технологий на человеческое мышление, трансформации ежедневной жизни и проблемы общественного пространства, развитие национальной архитектуры и глобализация. Музей современного искусства организовал конференцию, на которой рассматривались проблемы уменьшения разрыва между теорией и практикой в американской архитектуре. В дискуссии участвовали пары, составленные из архитекторов и философов: П. Эйзенман и Р. Рорти, Р. Кулхаас и К. Вест. Общим результатом дискуссий стал вывод, что прагматизм следует рассматривать как метод, полезный для развития свежих идей в архитектуре.  

Подводя итог рассмотрению различных точек зрения, раскрывающих понятие “архитектура прагматизма”, следует отметить, что сейчас существуют два основных направления. Первое подразумевает “архитектуру прагматизма” как архитектуру, нацеленную на потребителя (зрителя, посетителя, клиента). Художественные формообразование отталкивается от эффекта эмоционального воздействия на потребителя. Второе направление рассматривает прагматизм как метод в архитектурной деятельности, в частности в теории проектирования. В этом же ключе относится к прагматизму в архитектуре всемирно известный американский архитектор Роберт Вентури: “Прагматизм как метод против прагматизма как идеологии” (31).  

Таким образом, в силу специфики своих концептуальных представлений, направленных на достижение успешного результата и пользы и опиравшихся на практический опыт как базовую категорию, прагматизм оказал воздействие на американскую архитектуру, ее становление и национальную самоидентификацию, методы, творческие поиски, развитие профессии архитектора.  

Из всех видов искусства архитектура наиболее близка философии. У них общие цели и задачи: постичь законы природы и определить место человека в ней. Поэтому исследование особенностей развития американской архитектуры нельзя рассматривать вне влияния одного из самых значительных течений в философии США – прагматизма. Многие явления, неожиданные на первый взгляд, могут найти объяснение при сравнении процессов развития этих двух дисциплин. Однако, отметим, что никто иной как глава неопрагматизма Ричард Рорти на вопрос “так ли необходима архитекторам вся эта философия, чтобы хорошо проектировать”, ответил: “Архитектуре следовало бы искать в философии источник вдохновения, но не источник инструкций и наставлений” (32).

Примечания

1. Гидион З. Пространство, время, архитектура. М., 1984, с. 221.
2. Салливен Л. Автобиография идеи. В кн. Мастера архитектуры об архитектуре. М., 1972, с. 58.
3. Эмерсон Р. Нравственная философия. М., 2001, с. 21.
4. Там же, с. 381.
5. Там же, с. 3.
6. Roots of Сontemporary American Architecture. N.Y., 1959, p. 35.
7. Цит. по: Современная буржуазная эстетика: критические очерки. Под общ. ред. М.Ф. Овсянникова и А.Н. Самохина, М., с. 117.
8. Цит. по: Гидион З. Указ. соч., с. 227.
9. Там же, с. 59.
10. Мастера архитектуры об архитектуре. М., 1972, с. 44–45.
11. Morris H. Louis Sullivan. Prophet of Modern Architecture. N.Y., 1935.
12. mca.com
13. Ibid.
14. Чикагская школа социологии – направление в американской социологии, сложившееся в 1920 е годы и представленное группой исследователей Чикагского университета. Теоретическую основу ее составляют идеи Р. Парка, основоположника социально-экологического подхода в социологии, А. Смола, У. Томаса. Чикагская школа психологии возникла в рамках функциональной психологии в начале ХХ века К ней принадлежали Д. Энджелл, Г. Лэдд, Г. Карр, Дж. Мид, Дж. Уотсон. Чикагская школа теологии была рождена в 1900–1930-х годах под влиянием идей У. Джемса и Дж. Дьюи. В нее вошли Э. Эймс, Дж. Фостер, Ш. Кейс, Дж. Смит.
15. Betsky A. James Gamble Rogers and the Architecture of Pragmatism. Architectural History Foundation. Cambridge (Mass.), 1994.
16. Dewey J. Art as Experience. N.Y., 1958.
17. Kupfer J. Architecture: Building the Body Politic. Social Theory and Practice. Fall 1985, p. 272.
18. Dewey J. Op. cit.
19. Kupfer J. Op. cit.
20. Ghirardo D. Introduction to “Out of Site”. A Social Criticism of Architecture. Seatle (Wash.), 1981, p. 12.
21. Dewey J. Op. cit., p. 225.
22. Egbert D. The Idea of Organic Expression and American Architecture. New Haven (Gnn), 1967, p. 395.
23. Рорти Р. Вспоминая Джона Дьюи и Сиднея Хука. В сб.: Прагматический натурализм в американской философии, М., 2003, с. 49.
24. Юшкевич П. Популярные лекции по философии. Пер. с англ. Спб, 1910, с. 234.
25. Betsky A. Op. cit., p. 42.
26. Буров А. Письма. Дневники. Беседы с аспирантами. Суждения современников. М., 1980, с. 41–42.
27. Джемс У. Что такое прагматизм? (pholosophy.ru/library/james/pragma.html).
28. West C. The American Evasion of Philosophy. Madison, 1989, p. 237.
29. См.: Rorty R. Contingency, Irony and Solidaruty. Cambridge (Mass.), 1989.
30. Ivy R. From Dawn to Decadence. Architectural Record, 2001 (archrecord.com/EDITORIA/ED01_0).
31. Ventury R. Learning from Denise and Bob: Robert Venturi’s Disorderly Ode. (metropolismag.com/html/vsba/robert_venturi.html).
32. The Pragmatic Twist and Turn: MoMA Conference Seeks to Close the Gap Between Theory and Practice. N.Y., December 2000, p. 44.