II. «Горнее» и «дольнее»
Хотя каждый из конфликтов, обнаруженных в биографии архитектуры, по-своему уникален, все они имеют нечто общее, выглядящее столкновением «сакрального» и «профанного» или, выражаясь более нейтрально, «горнего» и «дольнего».
Корни, истоки высокого, горнего очевидны, как и его связь с «настоящей», «большой» архитектурой, которой посвящены учебники и фундаментальные труды по истории искусств. По этим книгам занимаются в академиях и прочих серьёзных учебных заведениях, где воспитывается особый, избирательный взгляд на действительность, взгляд, который часто предпочитает реальности, наполненной живыми людьми, бытовыми подробностями и случайными вещами — некие метафизические картины. Несмотря на очевидные изъяны, этот подход не просто продолжает существовать, но сохраняет популярность и несомненную результативность. Дольнее менее структурировано, менее организовано и вбирает практически всё, что не замечено, проигнорировано горним, всё, что высокому и академическому не близко. А это мир массового жилья, мир техники и машин, мир нового искусства с инсталляциями и концепциями и многое другое. Горнее расположено, склонно к загадочному, сложному и таинственному, оно непрактично, выглядит излишним и труднообъяснимым. Дольнее предпочитает полную ясность и отчётливое толкование. Здесь приветствуется остроумие, допускаются незамысловатые шутки, лёгкое заигрывание и простые эмоции, — всё то, что свойственно привычному, бытовому и обыденному. Каждая из парадигм охватывает все уровни интеллектуальной практики от базовых целей, ценностей и правовых основ до политики, вопросов управления и проектных решений. Столь высокая степень подготовленности и завершённости могла быть достигнута лишь в силу исключительной укоренённости представлений о высоком и низком, горнем и дольнем.
Именно эти представления открыли ранее неведомое, породили первую фундаментальную модель мира, которой соответствовали и следовали миры «свой» и «чужой», миры «предков» и «живых», миры «мужской» и «женский». Последующие события, которые Европа переживает в Средние века, приносят другие меры, выстраиваемые, однако, по прежней модели: это миры аристократический и плебейский, миры религиозный и светский, миры городской и деревенский. Новое время открывает множество своих миров в виде промышленных и жилых районов городов, курортов и окраин, дорогого жилья и жилья эконом-класса, квартир в городе и дач за городом, и т.д., и т.п. Общей чертой архаических и более поздних средневековых миров и миров Нового времени становится их пространственная, архитектурная выраженность. Это разные части одного и того же дома, это разные дома, это разные части поселения, разные поселения, разные территории, окультуренные и неосвоенные или осваиваемые по-разному.
Стены, крыши, границы и пути, зримые признаки миров создаются архитектурой и являют собой архитектуру мира, упорно сохраняющего признаки двучастности. Если полагать архитектуру древнейшей человеческой практикой, организующей обитаемое, культурное пространство, формирующей среду, то важнейшим инструментом этой практики мы вправе считать деление и одновременное объединение высокого и низкого. Вопрос в том, насколько это деление-объединение сегодня актуально. Вопрос не праздный, поскольку едва ли ни главной целью революций Нового и Новейшего времени становится ликвидация границ и различий между сословиями и классами, между городом и деревней, между мужчиной и женщиной, и т.д., и т.п. Несмотря на феноменальное упорство, с которым осуществлялись эти планы, прежде всего в России, по сей день мы без труда обнаруживаем следы присутствия обеих парадигм. Границы между горним и дольним проходят через все социально-экономические уклады, через их следы и рудименты, сохранившиеся до наших дней. Эти границы меняются, мигрируют, приобретают новые траектории, организуя и реорганизуя мир, который нас окружает, и сознание тех, кто мир создаёт.
Средневековые масоны и их современники, рядовые горожане хоть и трудились сходным образом, работая по образцам и по месту, строя по сути один и тот же храм или дом, но по собственному мнению и мнению окружающих, занимались разным делом и принадлежали разным сообществам. Позднее Возрождение и Новое время разделили проектирование и исполнение, породив архитектора в его современном виде и сформировав особое проектное сознание. Итогом этого стала возможность получения всякий раз качественно отличного, соответствующего вызову результата, фиксируемого предварительным изображением — чертежом или трёхмерной моделью. Эти решительные изменения не стёрли, тем не менее, из памяти профессии представления о высоком и низком. Способность великих универсалов Ф. Брунеллески, Леонардо или Микеланджело решать и художественные, и инженерные задачи вовсе не свидетельствует о неразделённости таких задач в сознании. Каждый из этих людей отчётливо квалифицировал ряд занятий, ощущал границу между высоким и низким, и очевидно гордился своей способностью работать по обе её стороны.